никаких следов МРТ.
Надин замедляет шаг, мы почти останавливаемся.
— Но это невероятно! Надо рассказать Дэвиду. Он придет в ярость. — Мне тут же становится тошно. Забота о маме больше не значится у Дэвида в списке самых неотложных дел. — Дэвид заплатил большую сумму, чтобы маму поместили в эту лечебницу. Я должна ему сообщить.
Что же с ней станется, если счет не оплатят?
— Спасибо, что напомнила. Об этом я тоже хотела тебе рассказать.
Мы стоим в настоящем водовороте из мелюзги.
— Крисси также позвонила в бухгалтерию клиники, но ей не удалось узнать, кто платит за лечение Мэри. Разумеется, им не разрешается разглашать детали, но ей сказали, что счет оплачен не Дэвидом. Крисси намекнули, что там стоит название компании или трастового фонда.
— Надин, я не понимаю. С чего ты взяла, что нам необходимо увидеться наедине, не говоря уже о том, чтобы совершить крестовый поход в полицию? Вряд ли Эда и его ребят заинтересуют пропавшие медицинские документы и загадочные счета, даже если информатором является его жена.
— О, Джулия! — Надин хватает меня за руку. Поток детворы иссякает столь же внезапно, как зародился, мы остаемся совсем одни. Черные, будто обгоревшие деревья угрожающе расчерчивают бледное зимнее небо. — Это еще не все!
— Перестань! Хватит! — Я резко вырываю руку. — Ваша воля, вы бы распяли Дэвида, а ведь его еще даже не судили! Марри говорит, что в службе уголовного надзора вообще сомневаются, дойдет ли до суда…
Я медленно подношу руку ко рту. Слишком поздно. Я только что сказала жене полицейского, который расследует дело Грейс, что служба надзора считает его улики неубедительными.
— Надин, я не смогу с тобой видеться, пока все это не закончится!
Разворачиваюсь и несусь к школьным дверям. Может, Надин и обиделась, но зато не успела сказать то, что я не желаю слышать.
Я и прежде видела Марри с другими женщинами. Он перебрал кучу подружек до того, как мы начали встречаться. Одни были настоящими красавицами, другие — столь же неоспоримыми крокодилицами. Поэтому, обнаружив сладкую парочку на «Алькатрасе» — они смеются, обхаживают друг дружку, стремясь произвести впечатление получше, двигаются замедленно, словно исполняя брачный танец, — я едва сдерживаюсь, чтобы не объявить приговор. Совсем как в детстве, когда я терпеливо ждала, что вот-вот стану для Марри достаточно взрослой.
Ничего страшного, если я вмешаюсь в их маленький междусобойчик. Она приблизительно моего возраста, но проблем у нее явно меньше, чем у меня. Девушка не накрашена, но выглядит отлично. Лодка резко накренилась, когда я спрыгнула на борт, и рука Марри бережно поддерживает гостью под локоток.
Первые слова Марри звучат вполне разумно:
— А где дети?
Значит, он еще не очень много выпил. Правда, мой ответ вряд ли заслужил бы приз на конкурсе заботливых родителей.
— Оставила их с Бренной. Она толковая девочка, — добавляю я. Мол, все под контролем. — И вообще я ненадолго.
Вдруг вспоминаю, как Алекс упомянул о «папиной подруге». Должно быть, это она и есть. Если честно, мне она не нравится.
— Правильно. Ты здесь не задержишься. Даже на минуту. Сейчас же возвращайся к детям! Ты бросила их на Бренну, Джулия? Это же безумие! За Бренной самой нужен глаз да глаз. — Марри придвинулся ко мне вплотную, дабы создать хотя бы видимость приватной беседы. Девица демонстративно отвернулась, но то и дело косится на нас.
— Есть новости от службы надзора?
— Завтра, Джулия. Самое раннее — завтра.
Напряжение чуть спадает — но не желание вцепиться в Марри и заставить его разузнать об этом немедленно, пускай уже и девять часов вечера. «Больше не пей, — мысленно прошу я. — Ты должен быть в отличной форме, чтобы помочь Дэвиду». Проскальзываю мимо него, вдохнув смесь из запахов солярки и алкоголя, парфюма Марри.
Я вовсе не собиралась торчать возле причала, но, когда Марри захлопывает люк, я придвигаюсь к единственному иллюминатору «Алькатраса». И заглядываю в новую жизнь своего бывшего мужа. И понимаю, что она идет своим чередом: Марри занимается тем, чего не делал годы, — охмуряет женщину. Он улыбается, что-то говорит, заразительно смеется — словом, подает себя в лучшем виде.
Не подозревая, что я пялюсь в каюту, Марри рывком задергивает жуткие оранжевые занавески. Ничего не остается, как развернуться и уйти. Мне грустно. Я так хочу, чтобы история с Дэвидом разрешилась благополучно. Он невиновен, я знаю. Или просто верю в то, во что мне хочется верить. Ведь такая же история была и с Марри. Неужели я повторяю ошибку? Пытаюсь увидеть в Дэвиде того, кем он не является? Бреду по тропинке к шоссе, а перед глазами стоит Марри, охмуряющий подружку. Мгновение — и он превращается в Дэвида. Я быстро-быстро моргаю, и они сливаются в одного человека.
Когда-то Марри встречался с девушкой по имени Синтия. Она была гораздо выше его, этакое тонкое нескладное деревце. Синтия была модной девчонкой, стильно одевалась, покупала все новые пластинки, вечно меняла прическу. Она считалась самой крутой в нашей школе.
Марри приглашал ее на свидания, забывая обо мне, и я растворялась в непримечательном пейзаже Уизерли. Снова превращалась в ребенка, особенно если поблизости маячила Синтия. Им стукнуло семнадцать, а мне — каких-то жалких двенадцать, и у меня не было ни единого шанса против Синтии, с ее длиннющими накрашенными ногтями и лакированными туфлями-лодочками.
Все восемь недель, которые они встречались, я наблюдала и выжидала, буквально затаив дыхание. А вдруг однажды Марри вернется к друзьям на спортивную площадку, вдруг он вспомнит о подруге младшей сестры?
И однажды это случилось. Синтию исключили из школы, и никто никогда больше о ней ничего не слышал. Как будто она исчезла с лица земли. Она оставила единственный след — заметку в местной газете под заголовком «Вина малолетней воровки доказана». Сверху поместили фотографии мрачной Синтии — в профиль и анфас.
И Марри вернулся к старым друзьям-приятелям. Он носился по округе на велике, а когда ему поручали присмотреть за мной с Надин, старательно изводил нас.
— Синтия никогда бы этого не сделала, — твердил он. — Это ошибка. Она бы в жизни ничего не украла. — Марри был уверен и хотел, чтобы весь мир знал, как он уверен в том, что девушка, которую он любил, чиста и невинна.
Все мы думали, что он заступается за нее только потому, что не хочет выглядеть идиотом — ведь он крутил с ней роман. И ему невыносима мысль, что любовь всей его жизни давно уже ворует и модные тряпки, и блескучие украшения, и косметику, и даже пластинки. А значит, их любовь — фальшивка. Защищать Синтию даже после того, как ее уличили, было для Марри актом самосохранения. Никому не хочется казаться дураком.
На самом деле он просто ничего не видел. Любовь застила ему глаза, а преданность укрепляла уверенность, и он действительно считал ее невиновной.
Я влезаю в машину и завожу двигатель. Мыслями я все еще у причала, в голове теснятся образы Синтии, Дэвида и Марри. Не помню, как я доехала до дома.
А там тишь да гладь. Бренна с Флорой мирно играют в снап.[3]
Неужели я совершаю ту же ошибку, что и Марри в молодости? Неужели я попросту слепая идиотка?! Неужели… Тут я срываюсь.
— Почему Флора еще не в постели?! — ору я на Бренну.
Она изумленно и немного испуганно смотрит на меня.
