ждала его звонков, потому что мы любили друг друга.
— Ты меня слышишь? — Голос Марри дребезжит, точно струна фортепиано.
Я выхожу из учительской. Наконец слышимость становится пристойной.
— Слава богу, — бормочу я. — Слава богу.
Через минуту я уже в учительской, собираю тетради, которые мне нужно было проверить. На столе лежат два списка. Скомкав «отрицательный», я бросаю его в корзину. Туда же отправляются все мои сомнения.
— Марри! — кричу я.
Мне хочется его обнять, подпрыгнуть, взъерошить волосы, как Алексу, поцеловать. Но отныне я могу лишь вежливо поблагодарить его.
— Честно говоря, Джулия, я ничего особенного не сделал.
Вспоминаю, каким Марри был прежде — собранным, уверенным в себе, целеустремленным, — и мне не верится, что за столом сейчас тот же самый человек.
— Мне все равно, как это случилось, но хочется верить, что все благодаря тебе. Я хочу сказать спасибо хоть
Господи, как я счастлива! Марри мрачно наблюдает, как мое лицо расплывается в глупой безбрежной улыбке.
— А когда его выпустят? — Слова летят, словно праздничный серпантин, расцвечивая унылый кабинет. — Знаешь что, тебе надо попросить Алекса и Флору раскрасить здесь стены. Кстати, что у тебя нового? Как работа? Ведешь какие-нибудь интересные дела? Шейла по-прежнему тебя изводит? Как поживает твоя подружка?
Знаю, что несу какой-то бред, но ничего не могу с собой поделать.
Марри поднимает руки:
— Милая, потише. Дэвид еще не скоро сможет спать спокойно. — Марри отводит глаза, и я понимаю: он представляет, как мы с Дэвидом прижимаемся друг к другу в постели. — Мне нужно узнать об условиях освобождения под залог. А также сняты ли с него все обвинения. Встреча назначена на завтра, так что давай не будем торопить события. К сожалению, процесс ускорить нельзя. — Марри откашливается. Такое ощущение, будто он чего-то недоговаривает. — Что касается Роуз, то у нее все хорошо, спасибо. Скоро я представлю ее детям. — И снова в его голосе сквозит фальшь, будто Роуз — полагаю, та девица, которую я видела на катере, — выдумка.
— Но только если это серьезно, ну, у тебя и… Роуз. — И откуда эта язвительность в моем голосе? — Я бы не хотела, чтобы дети привязывались к женщине, которую ты скоро бросишь.
— Потрясающе! И об этом говоришь ты! — Марри буквально швыряет в меня словами, и я вжимаю голову в плечи. — Ведь это ты в мечтах уже вышла за Карлайла замуж, это ты вверила ему свою жизнь, а он затем загремел в тюрягу! И возможно, до
— Нормально отразится, — спокойно отвечаю я. — Дэвид им нравится.
«Он заботится о них и не бывает пьяным», — хочу сказать я, но произношу совсем иное:
— И я объяснила им, что, возможно, полиция совершила ошибку. А теперь они узнают, что его отпустили, и убедятся, что так и есть.
В этом наше вечное несовпадение. Я живу в реальности. Марри витает в фантазиях.
Я вижу, как у него вздрагивают плечи, чувствую, как колеблется воздух. Марри всегда был склонен к мелодраматизму.
— Дэвид сказал, что верит в правосудие. И знаешь, он прав. — С меня довольно. Я не позволю Марри опорочить Дэвида. Или же он просто беспокоится за нас с детьми?
— Джулия, подумай. Что мы о нем знаем? Только факты. Подумай.
— Я бы так и сделала, если бы у меня были убедительные свидетельства, но пока я слышу лишь сплетни из вторых рук.
Он молчит, словно взвешивая что-то, решая, говорить мне это или нет. И затем сбивает меня с ног.
— Раз Дэвида выпустили, надолго или нет, я должен тебе что-то сказать, Джулия.
Говорит он медленно, точно выдавливая каждое слово. Я мнусь, не решаясь сбежать. Меня же дети заждались…
— На суде это все равно всплывет.
Я хватаюсь за стул, в ногах отчего-то слабость.
— Грейс Коватта беременна. Возможно, она до сих пор беременна.
Мне достаточно секунды, чтобы понять, что он лжет.
— О, ну да, конечно. И кто это сказал? Санта-Клаус?!
— Нет, Джулия. Это сказал Дэвид, — мягко говорит Марри.
Марри
Знаю, я поступил как мальчишка, заставив Джулию поверить, будто у меня роман с Роуз. Это все проделки Надин: сестрица устроила мне свидание вслепую, надеясь вернуть меня к нормальной жизни. Ничего у нее не вышло. Когда Джулия увидела нас, я слегка запаниковал, но не удержался и забросил-таки наживку, дабы посмотреть, проглотит ли она ее.
Не проглотила. Мне больно от того, что ей все равно.
— Господи, Надин, да все плохо! Ты можешь сказать, в какой области у меня все хорошо?
Лицо у нее усталое и какое-то потерянное, будто долгое дежурство высосало из нее энергию. В больницу я завернул за порцией сестринской ласки.
— А как же твои чудесные дети?
Разумеется, я ждал этого вопроса. Чувство вины сжимает меня тисками.
— Из-за них мне особенно тошно. Карлайл подобрался к ним вплотную. Джулия должна пообещать, что не будет встречаться с ним в присутствии детей.
Сомневаюсь, что она это пообещает.
— Насколько я понимаю, Марри, вариантов у тебя немного. Во-первых, ты можешь каким-то образом вернуть Джулию и умчать ее в прекрасную даль. Во-вторых, ты можешь собрать компромат на доктора — если таковой существует — и ткнуть его Джулии в нос. В-третьих, ты можешь зажить своей жизнью, видеться с детьми каждое воскресенье и навсегда забыть Джулию Маршалл.
Едкость в голосе Надин превышает все санитарные нормы. Имя Джулии она точно выплевывает.
— Ну, насчет куда-то там умчать у нас точно возникнут проблемы. Забыть Джулию… — Я раздумываю, таращась в потолок. — Нет, невозможно.
— Значит, остается второй вариант. Докажи, что он чудовище. — Надин разворачивает шоколадку, купленную в автомате. — Мой обед, — признается она. — А может, завтрак.
Мы идем по больничному коридору. На Надин белые куртка и штаны, туфли на мягкой подошве. Она сливается с белыми стенами. Она словно часть этого здания.
— Хочешь? — спрашивает она.
Я отламываю от шоколадки.
— А как отреагирует Джулия? Если мои подозрения насчет Карлайла оправданны хотя бы отчасти, Джулия никогда не поверит, что я тут ни при чем. И обвинит меня в том, что я разрушил ее счастье. А если