— Наверное, вам, дочери врача, не очень приятно ужинать в таком месте… Посреди всех этих отходов…
— Ну что вы говорите, дедушка. Я с удовольствием с вами поужинаю!
Узнав, что Котани-сэнсей сегодня будет ужинать вместе с ними, Тэцудзо не проявил никаких эмоций.
Дедушка ушел на кухню и принялся готовить ужин.
— Давайте, я вам помогу, — крикнула ему Котани-сэнсей из комнаты.
— Нет-нет, что вы. У меня тут такой беспорядок…
Котани-сэнсей, не обращая внимания на его слова, встала и пошла на кухню.
— Эта рыба для жарки? Давайте я пожарю.
— Это морской язык. Я хотел приготовить для вас блюдо под названием 'соль маньер'.
Котани-сэнсей оторопела. Мало того, что дедушка знает название этого французского блюда, так он еще и готовить его умеет?! Чудеса, да и только. Она не отрываясь смотрела, как дедушка Баку ловко шинкует лук. Удивили ее и лежащие на столе шампиньоны.
— А что вы собираетесь делать с мясом? — спросила она, когда дедушка, покончив с рыбой, достал откуда-то мясо и принялся посыпать его натертым чесноком.
— Это будет бефстроганов. Блюдо русской кухни — говядина, тушенная в томатном соусе. По названию, конечно, сразу не догадаешься.
Котани-сэнсей окончательно растерялась. Она такого названия даже и не слышала. Где уж ей помогать дедушке. Впору разве что попроситься к нему в ученицы.
— Дедушка, где вы все это научились готовить? Это же так сложно.
— Ничего сложного. Если долго плавать на корабле, и не такому научишься.
— На корабле? Вы что, были моряком?
— Ага. Я и на японских судах плавал, и на иностранных, — сказал дедушка и устремил мечтательный взгляд куда-то вдаль, словно вспоминая былые путешествия.
Ужин получился роскошным: соль маньер, бефстроганов с шампиньонами, борщ и салат с королевскими креветками. Не хуже, чем в первоклассном ресторане.
— Тэцудзо-тян, вы всегда так ужинаете? — глядя на ученика круглыми от удивления глазами, спросила Котани-сэнсей.
— Нет, конечно, не всегда. Но я его хорошо кормлю, — с улыбкой ответил дедушка.
Теперь Котани-сэнсей стало понятным поведение Тэцудзо в школьной столовой: он ел всегда очень аккуратно, без жадности, и при этом ничего не оставлял на тарелке. Таких детей редко встретишь. Еще Котани-сэнсей очень нравилось, как умело обращается Тэцудзо с ножом и вилкой.
— Тэцудзо-тян, тебя и за границу не стыдно послать. Ты там запросто справишься и без палочек.
— Ну что ж, приступим, — предложил дедушка Баку, и все трое дружно принялись за еду.
— Боже мой, как вкусно! — воскликнула Котани-сэнсей. И сказала она это вовсе не из вежливости.
— Сэнсей, а пиво вы пьете? — спросил дедушка.
— Да, с удовольствием выпью.
— Нынешняя молодежь пиво пьет так, как будто это и не алкоголь вовсе.
— Я как-то раз две литровые кружки одну за другой выпила, — заявила Котани-сэнсей с хулиганским видом.
— Ничего себе! Может, устроим соревнование, кто кого перепьет? — радостно предложил дедушка Баку. — Боюсь только, что я моментально опьянею от одного присутствия такой красавицы.
— Дедушка, вы, оказывается, не только мастер готовить, но и мастер говорить комплименты.
Дедушка довольно засмеялся.
Котани-сэнсей взглянула на него, и ее поразило, каким красивым было сейчас его лицо. Причудливый рисунок морщин. Глаза, светящиеся добротой. 'Если бодхисаттва Дзэнзай Додзи был бы постарше, — подумала Котани-сэнсей, — то он, наверное, походил бы на дедушку'.
— Вы, наверное, были очень красивым в молодости.
— Ха-ха-ха. Это вы решили отплатить мне той же монетой?
— Нет, ну почему. Тэцудзо ведь тоже симпатичный, должен же он был от кого-то это унаследовать.
— Вы серьезно? — дедушка Баку расплылся в улыбке.
Закончив есть, Тэцудзо отправился рисовать мух.
— С тех пор, как вы подарили ему справочник, он рисует их не переставая. Но я доволен. Он ведь раньше ничего не умел, только мух ловить да блох у Рады выщипывать. А теперь и писать научился, и рисовать.
Все стены в комнате были завешаны рисунками Тэцудзо.
— Тэцудзо-тян, сколько ты уже рисунков нарисовал?
Вместо ответа мальчик оторвался от работы и обвел глазами комнату.
— Сэнсей, а сколько вам лет? — вдруг спросил дедушка.
— Двадцать два, а что?
— Двадцать два?3начит, двадцать два… — дедушка снова задумчиво уставился куда-то в пространство. — В двадцать два я как раз жил в Корее.
— Вы в молодости жили в Корее?
Дедушка оставил этот вопрос без ответа. Некоторое время он сидел молча, а потом вдруг спросил:
— Сэнсей, а вы когда-нибудь предавали близкого друга?
— Предавала друга? Ну, может быть, в каких-нибудь мелочах… Но, кажется, нет. Надеюсь, что нет.
— Вот как… — с лица дедушки исчезли остатки веселости.
— В молодости, — сказал он, — я учился в университете Васэда.
Котани-сэнсей — уже в который раз за этот вечер — была удивлена. Университет Васэда считался одним из самых престижных токийских университетов.
— У меня был очень близкий друг, — продолжил свой рассказ дедушка. — Его звали Рюсэй Ким, и он был корейцем. За всю свою жизнь я не встречал человека лучше.
Дедушка Баку несколько раз моргнул, словно пытаясь вглядеться в ушедшие в прошлое годы.
— В то время Корея была японской колонией. Ким очень интересовался историей своей несчастной родины. Он начал посещать нелегальный кружок по изучению истории Кореи. Он не кидал бомбы, не убивал людей, а всего лишь изучал историю своей страны. Разве за это можно сажать людей в тюрьму? Вы когда- нибудь слышали о таком, сэнсей? — на лице дедушки отразилось страдание.
— Кима арестовали и бросили в тюрьму. Меня тоже взяли за то, что я был его другом.
У Котани-сэнсей защемило сердце.
— Знаете, что такое пытки, сэнсей? Есть люди, которые способны на любые подлости. Если такому человеку прикажут стать дьяволом, он станет дьяволом. Меня пытали, чтобы я выдал имена тех, кто вместе с Кимом занимался в кружке. Меня подвешивали к потолку и били бамбуковыми шестами. Я-то думал, что такое было возможно только в прежние века, во времена самураев, но я ошибался.
Я был молод и пытался возражать своим мучителям, в результате они избили меня до полусмерти. Но сколько может тело человека противостоять насилию? Всего лишь считанные мгновения. А когда тебе загоняют иглы под ногти, когда тебя поливают кипятком, то очень скоро твоя душа становится такой же слабой, как и тело.
Учительница тщетно пыталась унять охватившую ее дрожь.
— Мне повезло, что я был японцем. Говорили, что с корейцами обращались гораздо более жестоко. Когда я думал о Киме, у меня начинало болеть сердце. Его мама пришла ко мне и сказала, что если Ким будет упорствовать и дальше, то его замучают до смерти. Она плакала и просила меня выдать других
