лоточников. Но нет. На улицах можно встретить только сумасшедших или тех, у кого просто нет другого выхода. И даже таких мало, если подумать.
— Когда Хаген идет по улицам, его волк вряд ли в состоянии отказаться от легкой добычи, — с умным видом заметил Янник.
Давид выжидающе посмотрел на него и продолжил только тогда, когда стало ясно, что Янник не улавливает смысла его слов.
— Люди в этом городе чувствуют присутствие демона, — спокойно пояснил он.
— Волк — это вовсе не какой-то там чертов демон!
— Инстинкт подсказывает им, что по улицам бродит что-то угрожающее, неестественное. Тот, кто хоть немного в своем уме, будет следить за тем, чтобы находиться там, где бродят хищники, на улице, как можно меньше. Ты никогда не задавался вопросом, почему все мы в большей или меньшей степени зависим от Хагена?
Янник молча покачал головой, и по его виду нельзя было сказать, что ему очень хочется узнать ответ.
— Потому что в нормальный мир мы вписываемся с трудом. Кто купит машину у человека, от взгляда которого у покупателя мурашки бегут по спине? Или впустит в дом рабочего, который, похоже, только и думает, как бы оторвать хозяину голову, потому что чувствует его страх? Я знаю, об этом в стае почти не говорят, потому что никто особенно не интересуется внешним миром, пока Хаген говорит нам, что делать. Но ведь нельзя не заметить, что люди избегают нас. Словно они по запаху могут определить, что ты на самом деле — переодетый волк, затесавшийся в стадо овец.
Хотя Янник демонстративно отвернулся, Давид не остановился. От его слов исходила сладковато- горькая притягательность, говорящая о том, что выхода нет.
— Может быть, один-два человека и подойдут к нам, но как только они продемонстрируют слабину и волк отреагирует, они отпрянут. Почему, как ты думаешь, большинство из нас редко общаются со своими семьями? Потому что нет ничего хуже, чем видеть страх в глазах близких.
Давид умолк, охваченный воспоминаниями. Его молчание позволило Яннику взять себя в руки и даже улыбнуться дрожащими губами.
— Я не очень хорошо разбираюсь в семейных делах, потому что вырос в приюте. Но кому нужна семья, когда есть стая?
Этот вопрос эхом звучал в голове Давида, когда он, оставив позади жилые дома, вошел в окруженный стеной городской парк. Хотя он и находился в самом центре квартала, но выглядел заброшенным. Посыпанные мелкой галькой дорожки позарастали травой, никто не удосужился накрыть клумбы перед надвигающейся зимой. Впрочем, цветов здесь было мало, большую часть парка составляли кусты и деревья. Забытый заповедник посреди большого города.
Можно было подумать, что две крупные стаи города дрались за этот запущенный клочок земли, но на самом деле они охотно передали парк Мэгги. Пока Давид размышлял над этим, его волк, который все утро вел себя тихо, подал знак, настойчиво пытаясь поглядеть сквозь глаза Давида на мир из веток и теней. Давид уже понял, что причина отсутствия интереса к парку заключается в вожаках: и Хаген, и Саша предпочитали охоту, означавшую силу и власть. Для этого им нужен был город. Любому вожаку, руководившему своей стаей как стадом покорных подчиненных, нужен был город.
После ночного ливня земля источала тяжелый запах. От палой листвы исходил пряный аромат, который, тем не менее, не мог скрыть того, что за старыми дубами пряталось нечто опасное.
Говорили, что стаю сменить так же сложно, как и семью. Давид оставил мать и двух сестер, когда детство близилось к концу и волк предъявил свои права. Кроме того, он потерял названного отца, который, хотя и доставлял немало неприятностей, многое дал ему. А теперь он порвал со своей стаей. Тем не менее он впервые чувствовал себя не лишенным всех связей, неспособным принимать решения ничтожеством. Он точно знал, что ему нужно, и собирался сделать это, а Мэгги пусть думает что хочет. Мучило его только одно: что, если Мета узнает, кто он на самом деле? Но каждый раз, когда эта назойливая мысль обретала форму, Давид чувствовал внутри негромкое, успокаивающее ворчание, словно волк обещал ему, что этого не случится. И что самое удивительное, Давид верил ему.
Замершие в ожидании фигуры за обвалившимся павильоном заметили Давида прежде, чем он увидел их. Хотя сила волка и увеличилась после смерти Матоля, Давид еще не научился обращаться с новыми умениями и не мог делать правильных выводов из следов, которые обнаруживал волк. Однако почувствовал агрессивное напряжение, сдерживаемое чьей-то более сильной волей.
Когда он вышел из-за угла, молодая женщина с короткими жесткими волосами от удивления вскрикнула. Но когда ее спутник неторопливо поднялся, тут же успокоилась. Поскольку ее волк был очень слабым, как у Янника, Давид обратил все свое внимание на здоровяка, в котором узнал спутника Мэгги во время встречи в бистро. Антон. Похоже было, что его мало беспокоит внезапное появление Давида.
Немного в стороне стоял мужчина примерно такого же возраста, как и Давид, внешне скорее незаметный, в темной одежде. Но все это не позволяло обмануться относительно того, что именно он был источником агрессии, которую заметил Давид. Длинные, до плеч, волосы падали ему на лицо, но, похоже, абсолютно не мешали пристально рассматривать Давида. Слишком пристально, решил волк и проявился тенью на внутренней границе. На миг Давид почувствовал, что ему хочется поддаться желанию волка, но он взял себя в руки. Никогда он не любил этого дурацкого «помериться силами», и уж точно не стоит начинать делать это сейчас.
— Мой сын Тилльманн, — раздался прямо позади него голос Мэгги. Давид испуганно обернулся и, увидев вожака стаи, сделал несколько шагов назад. — Меня радует, что ты не напал на него в качестве приветствия.
На миг Давид прижал ладонь к губам, потом улыбнулся.
— Привет, Мэгги! Вам удалось окружить меня по всем правилам, как сказано в учебнике.
При этом тот факт, что он оказался в ловушке, казался Давиду не очень смешным.
— Если бы я догадалась, насколько твой волк набрал силу, то загнала бы тебя в одну из наших нор.
По виду Мэгги нельзя было сказать, что встреча обрадовала ее. И настроение вожака угрожающим образом передалось ее спутникам. Давид чувствовал, как растет напряжение в их телах. Даже Антон,
