Человек, которому, пусть на миг, открылось Царство Божие на земле, отказался воспринять этот знак и отрекся от всех плодов творения. Произошло это из-за того, что Сурен чрезмерно полагался на слова и абстрактные понятия. На собственном жизненном опыте он видел, что такое Бог, но не сумел воспользоваться этим опытом, а предпочел упорствовать в безумном отрицании чудесного волшебства, которое содержится в Божьем творении. Сурен устремил все свои мысли к мрачным фантазиям и предположениям. Нет более эффективного пути для того, чтобы отвернуться от Божьей славы и красоты.
Всякий раз, когда Антей касался земли, в нем возрождалась мощь. Вот почему Гераклу пришлось поднять великана в воздух — иначе богатырь с ним бы не справился. Сурен был одновременно античным героем и античным титаном, который черпал силы от земли, но в то же время, усилием воли, отрывался от почвы и начинал задыхаться, болтая ногами в воздухе. Он стремился к освобождению, но неправильно трактовал союз с Сыном Божьим. Ему казалось, что этот союз означает отрицание Божественного естества природы. Поэтому Жан-Жозеф мог лишь отчасти понять, как душа сливается с Богом Отцом и Святым Духом. Поначалу исцеление состояло не в переходе из тьмы в «состояние блаженной трезвости», наступающее, когда человеческий ум допускает к себе Высший Разум и мы вдруг начинаем осознавать, кем мы являемся на самом деле. Нет, Сурен просто перешел из одного патологического состояния в другое, где беспредельное отчаяние сменилось беспредельной благодатью. Следует отметить, что даже в худшие периоды болезни Сурен иногда испытывал моменты радостного просветления, когда ему казалось, что проклявший его Бог все-таки не покинул его. Теперь подобные просветления происходили чаще, а убежденность постепенно крепла все сильней. Одно душевное переживание сменялось другим, видения делались все более светлыми и ободряющими, а ощущения животворными. Но «если хочешь почтить Нашего Господа, как Он того заслуживает, нужно отучить сердце от пристрастия к духовным восторгам и ощутимой благодати. Нельзя зависеть от этих явлений. Единственной поддержкой должна быть вера. Лишь вера способна очистить нас и приблизить к Богу; вера опустошает душу, и Господь заполняет Собой эту пустоту». Так писал Сурен более двадцати лет назад одной из монахинь, просившей у него совета. Примерно в тех же словах отец Бастид, доброте которого Сурен был обязан своим исцелением, объяснялся теперь со своим подопечным. Душевные переживания, сколь бы возвышенными и утешительными они ни были, неравнозначны просветлению. Более того, они неспособны и приблизить просветление. Говоря все это, Бастид ссылался на христианских вероучителей, цитировал святого Жана де ла Круа. Какое-то время Сурен следовал наставлениям Бастида. Однако проявления чудесной благодати беспрестанно являлись ему вновь и вновь. Когда Жан-Жозеф отказывался их воспринимать, они немедленно превращались в свою противоположность, неся с собой мрак и отчаяние. Казалось, Бог снова отвернулся от него, опять вверг его в прежнее состояние. Несмотря на все доводы Бастида и Жана де ла Круа, Сурен снова вернулся к своим видениям, экстазам, вдохновениям. В ходе развернувшейся дискуссии оба оппонента, а также настоятель отец Анжино решили к обратиться к Иоанне от Ангелов. Не спросит ли она своего Доброго Ангела, что тот думает об особенной благодати? Добрый Ангел поначалу высказался в пользу точки зрения Бастида. Сурен стал возражать, и после продолжительной переписки между сестрой Иоанной и тремя иезуитами, ангел объявил, что обе стороны правы, ибо каждая из них всеми силами старается услужить Господу. Остались довольны и Сурен, и Анжино. Но Бастид от своего не отступился. Он дошел до того, что высказал пожелание, чтобы сестра Иоанна перестала общаться с небесным двойником господина де Бофора. И Бастид был не единственный, кому эти отношения не нравились. В 1659 году Сурен сообщил настоятельнице, что некий известный деятель церкви жалуется, будто она «открыла лавку, в которой торгует советами своего ангела, и люди обращаются туда, когда им нужно с кем-нибудь судиться, жениться и тому подобное». Следует немедленно прекратить все это, то есть не разорвать отношения с ангелом, как требует отец Бастид, но обращаться к нему лишь с духовными вопросами.
Шло время. Сурен настолько поправился, что смог сам навещать больных, выслушивать исповедь, проповедовать, писать, наставлять верующих устно и письменно. Он по-прежнему вел себя довольно странно, и начальство считало необходимым подвергать его письма цензуре, боясь, не окажется ли в них чего-нибудь неподобающего или чересчур экстравагантного. Но эти подозрения были беспочвенны. Человек, продиктовавший «Духовный катехизис», когда все считали его безумцем, теперь был достаточно предусмотрителен, чтобы не совершать неосторожных поступков.
В 1663 году он написал книгу «Экспериментальная наука», где описал историю своей одержимости и все последующие испытания. Это было время, когда к власти уже пришел Людовик XIV, но Сурена не интересовали «дела публичные и замыслы великих мира сего». Его занимали Святые Дары, Евангелие, Божий опыт — всего этого было достаточно. Очень часто этого оказывалось даже более чем достаточно. Сурен старел, силы оставляли его, «а любовь плохо дается слабым; ей нужен прочный сосуд, способный выдержать давление». Недолгий период экстатического здоровья остался в прошлом. В прошлом осталось и увлечение особенной благодатью. Но у Сурена нашлось занятие получше. Он пишет сестре Иоанне, что «недавно Господь дал мне одним глазком взглянуть на Его любовь. Сколь велика разница между глубиной души и ее возможностями! Глубина души поистине беспредельна, в ней таятся сверхъестественные сокровища, но при этом сколь скудна наша душа в поступках. Обладая высочайшим и тончайшим чувством Бога, а также утешительным даром любви, она не может передать все эти чудесные вещи другим людям. Может показаться со стороны, что тот или иной человек лишен какого-либо интереса (к вопросам веры), не обладает никакими талантами и являет собой полное ничтожество… Ужасно наблюдать, когда душа никак не может вырваться из тенет своих скудных способностей; из-за этого проистекает угнетение, мучительнее которого трудно что-либо вообразить. В глубинах души происходит как бы скопление влаги, которая, не находя места для утечки, давит на душу изнутри и истощает ее силы». Каким-то парадоксальным образом в смертном существе содержится элемент вечности, и это противоречие может оказаться губительным. Но Сурен не жалуется. Он считает, что мука эта благословенная, а смерть, которой она чревата, — наивысшая из наград.
Находясь во власти своих видений и экстатических переживаний, Сурен шел по дороге, которая, должно быть, вела через весьма живописный ландшафт, однако заканчивалась полнейшим тупиком. Но вот он избавился от навязчивой идеи о «особенной благодати» и теперь был готов к тому, чтобы воспринять истинное пробуждение и просветление. Теперь наконец он жил «в доброй вере», к чему давно уже призывал его Бастид. Жан-Жозеф стоял перед миром интеллектуально и эмоционально обнаженный; он опустошил свою жизнь, дабы она могла наполниться; признал себя бедным, чтобы Бог мог сделать его баснословно богатым. За два года до смерти он писал: «Рассказывают, что ловцы жемчуга, бродя по морскому дну в поисках добычи, дышат через трубку, которая протянута к поверхности воды и плавает там на поплавках. Не знаю, правда ли это, но эта аллегория хорошо проясняет то, что я хочу сказать: у души тоже есть дыхательная трубка (святая Катерина Генуэзская называет ее „каналом“), которая тянется от земли на небеса, к самому сердцу Господа. Через эту трубку душа вдыхает мудрость, любовь и пропитание. Бродя по земле в поисках жемчужин, душа общается с другими душами, проповедует и выполняет волю Божью. Все это время по трубке к ней поступают вечная жизнь и утешение… Поэтому душа пребывает одновременно в блаженстве и несчастье. И все же мне кажется, что душа эта счастлива… В невзгодах и тяготах земной жизни, во всех наших слабостях и беспомощности, Господь дарует нам нечто, что невозможно в полной степени понять и оценить… Это некая рана любви, которая, не источая ни единой капли крови, пронзает душу и наполняет ее жаждой слияния с Богом.»
Итак, старый Жан-Жозеф, искавший жемчужины на земле, зажимающий в зубах трубку, через которую он вдыхал кислород из иного мира, брел к концу своих дней. За несколько месяцев до смерти он издал последнее из своих религиозных сочинений «Вопросы о любви Божьей». Читая некоторые главы этой книги, мы понимаем, что последняя преграда пала, что еще для одной души Царство Божье наступило на земле. Через «канал», соединяющий эту душу с сердцем Господа, на нее снизошел «мир, не похожий на морской штиль или тихое течение равнинных рек, но мир Божественный, подобный всеохватному потоку; душа, перенесшая столько бурь, наслаждается этим миром; благость не просто проникает в душу, не только покоряет ее, но сливается с нею, как сливаются воедино бурные воды. Мы помним, как в „Апокалипсисе“ Дух Божий поминает о музыке арф и лютней, подобной грому. Вот каковы чудесные промыслы Божьи — даже благозвучные лютни превращаются у Него в громовой раскат. Не знаю, поверят ли люди, что покой тоже может уподобиться бурному потоку, сносящему дамбы, подмывающему берега и разрушающему скалы? Но именно это происходит со мной, ибо Богу под силу делать так, чтобы мир и любовная тишь сокрушали все на
