– Для вас – нет. Но не для паланезийского правительства.
– Но это не значит, – вмешался Уилл, – что вы не имеете своей точки зрения. Хотя она, разумеется, и не совпадает с местной, ортодоксальной. Кстати, – добавил он, – я сейчас не облечен профессиональными обязанностями. Это не интервью для прессы, господин посол.
– Что ж, не для прессы и не как официальный представитель, скажу: я полностью одобряю замыслы нашего юного друга.
– Вы считаете, что политика паланезийского правительства в корне неверна.
– Да, в корне неверна, – подтвердил мистер Баху, и на сухощавом лице Савонаролы заиграла вольтеровская улыбка. – Неверна, поскольку уж слишком правильна.
– Правильна? – запротестовала рани. – Что значит правильна?
– Слишком правильна, – пояснил мистер Баху, – оттого что направлена на то, чтобы сделать каждого жителя острова максимально счастливым.
– Но это Ложное Счастье, – воскликнула рани, – и свобода только для Низшего Уровня.
– Я преклоняюсь, – сказал посол, почтительно склонив голову, – перед необыкновенной проницательностью Вашего Высочества. И все же, на высшем или на низшем уровне, истинное или ложное, счастье всегда остается счастьем, а свобода – свободой. Политика, начало которой положили первые реформаторы и до сих пор придерживаются их последователи, прекрасно приспособлена к достижению этих двух целей.
– Но, по-вашему, это нежелательные цели? – спросил Уилл.
– Напротив, их желает любой. Но, к сожалению, они совершенно не соответствуют ситуации, которая ныне сложилась в мире.
– Возросло ли это несоответствие сейчас по сравнению с теми далекими годами, когда первые реформаторы только начинали работать во имя свободы и счастья?
– В те дни острова Палы еще не было на карте. Идея превращения страны в оазис свободы и счастья не являлась несбыточной. Незатронутое внешним миром идеальное общество имело возможность выжить. И Пала сохраняла жизнеспособность, скажу я вам, до 1905 года. Однако менее чем за одно поколение мир полностью переменился. Кино, автомобили, самолеты, радио. Массовое производство, массовое уничтожение, массовая коммуникация; но главное – массовость населения: все больше и больше людей в разрастающихся трущобах и предместьях. К 1930 году любому незаинтересованному наблюдателю стало ясно, что для трех четвертей человечества свобода и счастье – едва ли не пустой звук. Сейчас, в шестидесятые, никто уже не задается подобными целями. Внешний мир все тесней и тесней подступает к крохотному островку, где царят счастье и свобода. Подступает неуклонно и неумолимо, все ближе и ближе. Некогда жизнеспособный идеал ныне утратил свою жизнеспособность.
– Следовательно, Пале предстоят перемены?
– Самые решительные, – кивнул мистер Баху.
– И коренные, – изрекла рани с садистическим удовольствием пророка.
– По двум основным причинам, – продолжал мистер Баху. – Во-первых, в наше время невозможно существовать в отрыве от всего мира, И во-вторых: такое существование является несправедливостью по отношению ко всем остальным.
– Что же несправедливого может быть в свободе и счастье?
Рани вновь изрекла нечто вдохновенное о ложном счастье и извращенной свободе. Мистер Баху почтительно согласился с ее замечанием и затем вновь обратился к Уиллу.
– Несправедливо, – настаивал он, – выставлять напоказ свое благополучие перед лицом всеобщих бедствий; это явный hybris [14], намеренное оскорбление всего остального человечества. Это, если угодно, неповиновение Богу.
– Богу, – сладострастно пробормотала рани, – Богу… Она открыла глаза.
– Здесь, на Пале, в Бога не верят, – сказала она. – Они верят только в Гипнотизм, Пантеизм и Свободную Любовь. (Последние два слова она произнесла с подчеркнутым презрением.)
– И потому вы хотите сделать их несчастными в надежде, что к ним вернется вера в Бога? Что ж, это один из путей обращения. Возможно, лекарство окажется действенным, и цель, в конечном счете, оправдает средства. – Уилл пожал плечами. – Но хорошо это или плохо, – добавил он, – и как бы ни смотрели на это сами паланезийцы, перемены неизбежны. Не надо быть пророком, чтобы предсказать: Муругана ждет успех. Он мчится на гребне волны по океану нефти прямо в будущее. Кстати, – Уилл поглядел на рани, – насколько мне известно, вы знакомы с Джо Альдехайдом, моим старым другом.
– Вы знаете лорда Альдехайда?
– Да.
– Так вот почему мой Внутренний Голос был так настойчив! – Закрыв глаза, рани улыбнулась про себя и медленно кивнула. – Теперь я Понимаю. – Внезапно переменив тон, она спросила: – Как поживает наш дорогой друг?
– Спасибо, по-старому.
– Замечательный человек. L'homme au cerfvolant [15] – так я его называю.
– Человек с воздушным змеем? – удивился Уилл.
– Он делает свое дело вдали от нас, – пояснила рани, – но в руке его нить, к которой привязан змей, а змей всегда стремится взлететь выше и выше, в самую Высь… И пока наш друг держит нить, он чувствует постоянную Тягу из Высоты, рывки Духа, которые не дают покоя плоти. Поразмыслите над этим! Деловой человек, великий Кормчий Индустрии, но Главная Забота для него – это Бессмертие Души.
Наконец-то Уилл понял, что подразумевала рани. Она говорила о склонности Джо Альдехайда к
