– Минах! – прозвучал звонкий человеческий голос, добавив еще несколько слов на незнакомом Уиллу языке.
Послышался шорох шагов. Кто-то предупреждающе вскрикнул, и наступила тишина. Уилл открыл глаза и увидел двоих детей, изысканно-красивых, которые смотрели на него как зачарованные широко открытыми от изумления и ужаса глазами. Младший был крошечный мальчик лет пяти-шести, в зеленой набедренной повязке. Рядом с ним, держа на голове корзину с фруктами, стояла девочка лет десяти. На ней была длинная, едва ли не до лодыжек, красная юбка, но выше талии ничего не было надето. Кожа ее, озаренная солнцем, блестела будто медь, отливая розовым. Уилл смотрел на детей. Красота их была совершенна, изящество безупречно! Они походили на двух чистокровок. Крепыш с лицом херувима – таким был мальчик. Девочка была иного рода – с точеной фигуркой, узким, строгим личиком, обрамленным черными косами.
Вновь раздался визг. Птица, сидя на высохшем дереве, будто на насесте, вертелась и так и сяк и потом ринулась вниз. Девочка, не сводя глаз с Уилла, протянула к ней руку. Птица забила крыльями, уселась, затрепыхалась, удерживая равновесие, и наконец, сложив крылья, принялась икать. Уилл смотрел не удивляясь. Теперь все возможно. Даже говорящие птицы, сидящие на пальце у ребенка. Уилл попытался улыбнуться, но губы все еще дрожали, и вместо дружеской улыбки получилась страшная гримаса. Мальчик спрятался за сестру.
Птица прекратила икать и повторила слово, непонятное Уиллу: «Руна» – так, кажется? Нет, «Каруна». Да, точно: «Каруна».
Подняв дрожащую руку, Уилл указал на круглую корзину с фруктами. Там были манго, бананы… Его пересохший рот увлажнился слюной.
– Я голоден, – сказал он. Подумав, что в этих странных обстоятельствах его поймут лучше, если он будет изъясняться, как китайцы в мюзиклах, Уилл выдавил из себя:
– Я осень голодзен.
– Ты хочешь есть? – спросила девочка на безупречном английском.
– Да, есть, – повторил он. – Есть.
– Лети прочь, минах! – девочка тряхнула рукой. Птица, недовольно заверещав, вернулась на прежний насест.
Подняв руки плавным, будто в танце, жестом, девочка сняла с головы корзину и поставила ее на землю. Выбрав банан, она с сочувствием, хотя и не без страха, предложила незнакомцу. Мальчик остерегающе вскрикнул и схватил сестру за юбку. Девочка, успокоив малыша, встала и, с безопасного расстояния, показала Уиллу банан.
– Хочешь? – спросила она.
Продолжая трястись, Уилл протянул руку. Девочка осторожно шагнула вперед – но вдруг замерла и, прищурившись, испытующе глянула на Уилла.
– Скорее, – мучимый нетерпением, сказал он. Но девочка не торопилась. С опаской глядя на его ладонь, она наклонилась вперед и осторожно протянула руку.
– Ради бога! – заклинал Уилл.
– Ради бога? – с неожиданным интересом переспросила девочка. – Которого из них? Ведь богов так много.
– Ради любого, кто тебе по нраву.
– Мне ни один из них не нравится, – ответила девочка. – Я люблю только Сочувствующего.
– Так прояви же сочувствие, – взмолился Уилл. – Дай мне этот банан. Настроение девочки переменилось.
– Прости, – сказала она. Выпрямившись во весь рост, она стремительно шагнула вперед и вложила банан в его дрожащую руку.
– Вот, – сказала она и отпрыгнула, словно крохотный зверек, избежавший ловушки.
Мальчик громко засмеялся и захлопал в ладоши. Девочка обернулась к брату и сказала несколько слов на непонятном языке. Мальчик кивнул круглой головкой: «О'кей, босс», – и затрусил прочь, сквозь занавесь из голубых и зеленовато-желтых бабочек в лесную тень на противоположной стороне поляны.
– Я велела Тому Кришне пойти и привести кого-нибудь, – пояснила девочка.
Уилл доел банан и попросил еще один, а потом третий. Голод был утолен, проснулось любопытство.
– Кто научил тебя так хорошо говорить по-английски? – спросил он.
– Все говорят по-английски, – ответила девочка.
– Все?
– Да, если не по-паланезийски.
Судя по всему, беседа не слишком ее занимала. Девочка отвернулась, взмахнула тонкой коричневой рукой и свистнула,
– Здесь и теперь, друзья, – повторила птица, вспорхнула с ветки высохшего дерева и села ей на плечо. Девочка очистила банан, две трети дала Уиллу. А остальное – минаху.
– Это твоя птица? – поинтересовался Уилл. Девочка покачала головой.
– Минахи, как электричество, не принадлежат никому в отдельности.
– Почему они говорят все это?
– Потому что их научили, – терпеливо ответила она. «Вот так тупица!» – подразумевал ее тон.
