– Но почему именно это – «Внимание», «Здесь и теперь»?
– Ну…– Девочка подыскивала ответ, чтобы объяснить очевидное этому взрослому недоумку. – Ведь мы постоянно забываем о таких вещах. Забываем внимательно относиться к тому, что вокруг. А это и значит пребывать здесь и теперь.
– А минахи летают повсюду, напоминая нам эту истину, верно? Девочка кивнула. Да, разумеется. Они помолчали.
– Как тебя зовут? – спросила девочка. Уилл представился.
– А меня зовут Мэри Сароджини Макфэйл.
– Макфэйл? – Это было просто невероятно.
– Макфэйл, – подтвердила она.
– А братца твоего зовут Том Кришна? Девочка кивнула.
– Ну и ну, черт побери!
– Ты добрался до Палы на самолете?
– Нет, морем.
– У тебя есть лодка?
– Была.
Уилл в воображении увидел волны, разбивающиеся о врезавшийся в отмель корпус, и услышал треск от удара.
Девочка принялась расспрашивать, и Уилл рассказал ей все, что случилось, о том, как вдруг начался шторм и как удалось пристать к отлогому берегу, и об ужасах подъема на скалы – о змеях, о падении с обрыва… Вновь его стала бить дрожь – еще сильнее, чем прежде.
Мэри Сароджини слушала внимательно, не вставляя замечаний. Когда его сбивчивый рассказ наконец завершился, девочка приблизилась, с птицей на плече, и опустилась подле него на колени.
– Послушай, Уилл, – сказала она. – Давай-ка избавимся от этого. Говорила она со знанием дела, спокойно и властно.
– Хотелось бы, но я не знаю как, – ответил Уилл, стуча зубами.
– Как? – переспросила девочка, – Так, как это всегда делается. Расскажи мне еще раз о змеях и о том, как ты упал с обрыва. Уилл покачал головой.
– Не хочу.
– Конечно, не хочешь, – заметила она. – Но тебе обязательно надо это сделать. Послушай, что говорит минах.
– Здесь и теперь, друзья, – продолжала увещевать птица. – Здесь и теперь, друзья.
– А ты не сможешь быть здесь и теперь, пока не избавишься от змей. Говори.
– Нет, не хочу, не хочу. – Он готов был разрыдаться.
– Так ты никогда не освободишься от них. Они будут ползать у тебя в голове. И поделом тебе, – строго добавила Мэри Сароджини.
Уилл попытался унять дрожь, но тело отказывалось повиноваться, Властвовал кто-то другой – злобный и жестокий, – подвергая Уилла унизительным мучениям.
– Вспомни, как бывало, когда ты приходил к маме с ушибом или царапиной, – убеждала девочка. – Что говорила тебе мать? Мать брала его на руки, приговаривая:
– Бедный малыш; бедный, бедный мой малыш.
– И она так поступала? – Девочка была потрясена. – Но ведь это ужасно! Переживание загоняется вовнутрь! «Бедный малыш», – насмешливо повторила девочка. – Эти слова останутся с тобой. Вместе с несчастьем, о котором они будут напоминать.
Уиллу Фарнеби нечего было ответить. Он лежал молча, сотрясаемый неукротимой дрожью.
– Что ж, если не хочешь сам, я сделаю это за тебя. Слушай, Уилл: там была змея, большая, огромная змея, и ты едва не наступил на нее. Едва не наступил, и так испугался, что потерял равновесие и упал. Скажи теперь это сам – говори!
– Я едва не наступил на нее, – послушно прошептал Уилл, – и потом я…– Он не мог продолжать. – Упал, – выдавил он наконец почти беззвучно.
Все пережитое вернулось: тошнотворный страх, судорожное движение, падение с обрыва и жуткая мысль о том, что это конец.
– Скажи снова.
– Я едва не наступил на нее. И потом…– Уилл услышал собственный всхлип.
– Хорошо, Уилл. Плачь – плачь!
Всхлипы перешли в рыдания. Устыдившись, Уилл стиснул зубы, и рыдания прекратились.
– Не сдерживайся! – воскликнула девочка. – Пусть это из тебя выйдет, если уж так получается. Вспомни змею, Уилл. Вспомни, как ты упал. Вновь раздались рыдания, и Уилл затрясся еще сильней, чем прежде.
– А теперь опять повтори, что случилось.
