– Я видел ее глаза, видел, как она высовывает и снова втягивает язык.
– Да, ты видел ее язык. А что случилось потом?
– Потом я потерял равновесие и упал.
– Повтори это снова, Уилл. Но он только всхлипывал.
– Повтори, – настаивала девочка.
– Я упал.
– Снова. Слова эти раздирали ему душу, но он повторил:
– Я упал.
– Снова, Уилл. – Она была неумолима. – Снова.
– Я упал, упал, упал.
Всхлипы постепенно затихали. Говорить стало значительно легче, и воспоминания были уже не столь мучительны.
– Я упал, – повторил он в сотый раз.
– Но не расшибся.
– Да, не расшибся, – согласился он.
– Тогда к чему весь этот переполох?
В голосе ее не было ни злорадства, ни насмешки, ни тени презрения. Она просто, без обиняков, спросила его, надеясь услышать такой же простой незамысловатый ответ.
Верно, к чему этот переполох? Змея его не ужалила, он не сломал себе шею. К тому же, все это случилось вчера. А сегодня вокруг огромные бабочки, птица, призывающая к вниманию, и это странное дитя, которое рассуждает, как голландский дядюшка, хотя похоже на духа-вестника из неведомой мифологии, и, живя в пяти милях от экватора, носит фамилию Макфэйл. Уилл Фарнеби громко рассмеялся.
Девочка захлопала в ладоши и тоже засмеялась. К ним присоединилась птица, которая разразилась демоническим хохотом, наполнившим поляну и эхом отражавшимся от деревьев; казалось, сама вселенная покатывалась со смеху, потешаясь над нелепой шуткой бытия.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Рад вашему веселью, – послышался вдруг чей-то низкий голос.
Уилл Фарнеби обернулся: над ним, улыбаясь, склонился маленький сухощавый мужчина в европейском костюме, с черным саквояжем в руке. На вид ему было около шестидесяти. Густые седые волосы выбивались из-под широкополой соломенной шляпы, нос отличался внушительными размерами. Глаза казались невероятно голубыми на смуглом лице.
– Дедушка! – воскликнула Мэри Сароджини. Незнакомец взглянул на девочку.
– Что вас так рассмешило? – спросил он. Мэри Сароджини ответила не сразу, собираясь с мыслями.
– Вчера он плыл в лодке, – сказала она. – Вдруг налетел шторм, и лодка разбилась. Он стал карабкаться по скалам, а там водятся змеи. Он испугался и сорвался вниз – но, к счастью, свалился на дерево. От испуга он очень сильно дрожал. Я дала ему бананов и заставила рассказывать – опять и опять. И тогда он понял. Что ничего особенного не случилось. Стоит ли волноваться, если все уже позади. Вот он и засмеялся, и я засмеялась тоже. И минах, слушая нас, стал хохотать.
– Замечательно, – с одобрением заметил дедушка. – А теперь, – обратился он к Уиллу Фарнеби, – после того как оказана первая психологическая помощь, поглядим, что приключилось с бедным братом Ослом. Между прочим, меня зовут доктор Роберт Макфэйл. А вас?
– Его зовут Уилл, – вмешалась девочка, прежде чем молодой человек успел ответить, – и фамилия его: Фар – что-то там такое.
– Фарнеби, вернее говоря. Уильям Асквит Фарнеби. Вы уже, наверное, догадались, что мой отец был ревностным либералом. Даже когда напивался. То есть, особенно когда напивался.
Уилл презрительно хохотнул. Смех его не вязался с тем ликующим, гомерическим весельем, которое переполняло его минуту назад.
– Вы не любили своего отца? – озабоченно поинтересовалась Мэри Сароджини.
– Не так горячо, как следовало бы, – ответил Уилл.
– А попросту это значит, – пояснил доктор Макфэйл, – что он своего отца ненавидел. Там такое не редкость, – вскользь добавил он. Присев на корточки, доктор принялся расстегивать замки саквояжа.
– Вы подданный нашей ЭКС-империи, верно? – бросил он через плечо.
– Да, я родился в Блумсбери, – подтвердил Уилл,
– Принадлежите к высшим слоям общества, но не аристократ и не военный.
– Вы не ошиблись. Мой отец был адвокатом, писал статьи о политике. Разумеется, в свободное от употребления алкоголя время. Мать моя, как это ни странно, была дочерью архидиакона. Архидиакона, – повторил он и засмеялся тем же смехом, каким смеялся над тягой своего отца к спиртным напиткам.
Доктор Макфэйл мельком взглянул на Уилла и вновь занялся своим саквояжем. – Когда вы так смеетесь, – заметил он с научной бесстрастностью, – ваше лицо становится крайне неприятным.
Захваченный врасплох, Уилл попытался отшутиться, дабы скрыть свое замешательство.
– На меня всегда смотреть противно.
