Виджайя положил широкую ладонь на плечо своего спутника и легонько подтолкнул его вперед. Взглянув в красивое, угрюмое лицо, Уилл с удивлением узнал в юноше изысканно одетого баловня, которого он пять дней назад встретил в Рендан-Лобо. Юноша разъезжал по острову в белом «мерседесе» полковника Дайпа. Уилл улыбнулся и хотел было заговорить, но осекся. Едва заметно, но все же вполне определенно, Муруган Майлендра покачал головой. В глазах его Уилл прочел настоятельную мольбу. Губы беззвучно шевельнулись. «Пожалуйста, – казалось, вот-вот скажет юноша, – пожалуйста…» Уилл принял равнодушный вид.
– Здравствуйте, мистер Майлендра, – сказал он с вежливым безразличием. Муруган, судя по всему, почувствовал огромное облегчение.
– Здравствуйте, – ответил он и слегка поклонился.
Уилл пригляделся к остальным: нет, никто ничего не заметил. Мэри Сароджини и Виджайя разворачивали носилки, доктор упаковывал черный саквояж. Маленькая комедия прошла без зрителей. Вероятно, по каким-то причинам юный Муруган не желал, чтобы узнали о его пребывании в Рендане. Мальчики есть мальчики. Даже если они порой превращаются в девочек. Полковник Дайпа и Муруган – взаимоотношения их не просто отеческо-сыновние; обоюдная пылкость здесь налицо. Возможно, юноша обожает полковника как героя, преклоняется, будто школьник, перед сильной личностью: борцом- революционером, который сумел победить и стал диктатором. Или тут замешаны другие чувства, и Муруган играет роль Антиноя при своем черноусом Адриане? Что ж, если юноша благоволит к немолодым бандитам- милитаристам, это его право. И если бандиту нравятся хорошенькие мальчики, что тут возразить? Так вот почему полковник Дайпа, подумал Уилл, воздерживался от официального представления.
– Это мой юный друг Муру. – Полковник встал, обнял юношу за плечи и, усадив на диван, сел рядом с ним.
– Можно, я сяду за руль? – спросил Муруган. Диктатор снисходительно усмехнулся и кивнул прилизанной черноволосой головой. Были и другие обстоятельства, наталкивающие на мысль, что этих двоих связывают не только дружеские отношения. Муруган за рулем полковничьей машины превращался в маньяка. Только обезумевший любовник способен, не считаясь с гостем, довериться такому шоферу. На равнине между Рендан-Лобо и нефтяными скважинами спидометр дважды достигал отметки 110, а на горной дороге от скважин к медным копям было и того хлеще. Зияли пропасти, тормоза взвизгивали на поворотах, буйволы выскакивали из бамбуковых зарослей в двух шагах от машины, десятитонные грузовики с ревом неслись навстречу, не разбирая дороги.
– Вы совсем не боитесь? – отважился спросить его Уилл. Но бандит, ослепленный любовью, оказался к тому же и набожным.
– Если человек знает, что на все – воля аллаха (а я это знаю, мистер Фарнеби), он не станет бояться. Страх, в таком случае, будет грехом.
Муруган резко крутанул руль, чтобы объехать буйвола; полковник распахнул золотой портсигар и предложил Уиллу «Балканское собрание».
– Готово, – сказал Виджайя. Уилл, повернув голову, увидел лежащие рядом с ним носилки.
– Хорошо, – сказал доктор Макфэйл. – Переместите его сюда. Осторожней. Осторожней…
Минуту спустя небольшая процессия двинулась в путь по узкой извилистой тропе между деревьями. Мэри Сароджини шла впереди, замыкал шествие ее дедушка; Муруган и Виджайя несли носилки.
Уилл Фарнеби вглядывался со своего движущегося ложа вверх в зеленый сумрак, словно со дна колышущегося, живого моря. Высоко над головой, почти что на самой его поверхности, шумела листва, кричали обезьяны, В облаке орхидей порхали птицы-носороги, напоминая причудливые создания воображения.
– Вам удобно? – спросил Виджайя, заботливо заглянув в лицо Уиллу. Уилл, запрокинув голову, улыбнулся.
– Великолепно, – сказал он.
– Идти недалеко, – продолжал его собеседник, – мы будем там через несколько минут.
– Где «там»?
– На экспериментальной станции. Такая же есть в Ротамстеде. Вы бывали в Ротамстеде, живя в Англии?
Уилл слышал о станции в Ротамстеде, но ему не доводилось бывать в тех местах.
– Ее основали более ста лет назад, – пояснил Виджайя.
– Сто восемнадцать, если быть точным, – вмешался доктор Макфэйл. – Лоуз и Джильберт начали работать с удобрениями в 1843 году. В начале пятидесятых к нам приехал один из сотрудников станции, чтобы помочь моему деду открыть здесь такую же. Ротамстед в тропиках – такова была идея. В тропиках и для тропиков.
В зеленом сумраке блеснула молния, и носилки вынырнули из леса в ослепительное сияние тропического солнца. Уилл поднял голову и огляделся. Они находились почти на самом дне огромного амфитеатра. Внизу, в футах пятистах, расстилалась обширная равнина, испещренная лоскутьями полей, островками деревьев и сбившимися в кучу домиками. Над равниной вздымались склоны, а в тысяче футов над ними полукольцом смыкались горы. Одна терраса над другой – золотые, зеленые – тянулись, начинаясь от долины, до зубчатой стены горных пиков; рисовые поля следовали контуру ландшафта, искусно и как бы намеренно подчеркивая каждое углубление, каждую выпуклость склона. Природа не была уже только природой; ландшафт был скомпонован, выявлен в своей геометрической сущности, и выполнен столь затейливым узором и такими чистыми, яркими красками, что, будь такая картина создана художником, его назвали бы небывалым виртуозом,
– Чем вы занимались в Рендане? – нарушил продолжительное молчание доктор.
– Собирал материалы для статьи о новом режиме.
– Навряд ли о полковнике можно сообщить что-либо новое и интересное.
– Вы ошибаетесь. Он военный диктатор. Вокруг него смерть. А смерть всегда связана с новостями. Даже отдаленный запах смерти – чем не новость? – Уилл засмеялся. – Вот почему мне велели заглянуть к полковнику на обратном пути из Китая.
