ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лучше всего Шарика себя чувствовала, когда ходила с тетей Жужи. Если девочку вели папа и мама, ноги ее вечно заплетались, цеплялись одна за другую и она не знала, как их переставлять. После свадьбы Густи Бубы одна она не ходила, но вместе с мамой и папой обошла всю квартиру, заглянула в кухню, один раз с великим трудом добралась до маленькой комнатки Габи, но там в дверях был порог, о него Шарика споткнулась. С тех пор они туда не забредали.
А ведь она должна была уже ходить…
Как-то еще раньше они отправились с мамой в зоопарк, мама встала в кассу за билетами. Габи отошла к плакату, чтобы исчеркать его, а Шарика осталась одна в своей коляске. Мимо шла девочка с мамой. Девочка была, вероятно, сверстницей Шарики. Увидев Шарику, она спросила:
— Мам, а почему эта девочка сидит в детской коляске?
— Потому что она не может ходить, — ответила ее мама.
Шарика улыбнулась девочке, думая, что та теперь подойдет к ней и они поговорят. Вместо этого девочка дернула свою маму за руку и сердито сказала:
— Идем! Такая большая и еще не научилась ходить! — И высунула Шарике язык.
И потом что бы ей ни показывала мама в зоопарке — и львов, и жирафов, — это не производило на Шарику никакого впечатления…
В одном с ними подъезде, этажом ниже, жила Илдико Текнец. Вместе с этой девочкой они ходили в детский сад. Однажды мама привела Илдико к ней поиграть. Девочка остановилась в дверях и, как Шарика ее ни звала, как мама ни уговаривала зайти в комнату, с места не сдвинулась. А через минуту-две пролепетала:
— Я пойду домой…
— Не уходи, поиграем, будем бросать кости! — просила ее Шарика.
Илдико молча стояла у двери и не двигалась. И потом снова очень тихо повторила:
— Я пойду домой…
Шарика предложила ей свою куклу с настоящими волосами, но Илдико и кукла не интересовала. Она стояла, будто приклеившись к двери, а потом опять сказала:
— Я пойду домой…
И в самом деле ушла, так даже и не подойдя к Шарике.
Все-таки нехорошо поступила Илдико, даже если она и окончила уже первый класс, а Шарика еще не училась в школе, потому что лежала в больнице.
Тетушка Марго тоже не раз зазывала Илдико к ним, но та не приходила.
Если тетушка Марго оставляла двери открытыми, Шарика слышала каждое слово, произнесенное на лестнице.
— Иди сюда, — кричала тетушка Марго Илдико, — поиграй с Шарикой!
— Не пойду! — отвечала девочка.
— Иди, Илдико! — продолжала звать ее тетушка Марго. — Я дам тебе черешни.
— Не хочу!
— Зайди, хотя бы поздоровайся…
На это вообще не последовало никакого ответа. Илдико, вероятно, сбежала с лестницы, вышла из подъезда на улицу, откуда до Шарики иногда доносился ребячий гомон.
Потом благодаря Густи Бубе Шарика уже не вспоминала Илдико. Тетушка Марго, когда прибирала теперь в комнате, всегда рассказывала ей о Густи. О том, какие он делает успехи: мало того, что стал первой скрипкой в 'Мушкотае', — а это само по себе замечательно, разве можно было ожидать такое от пожирателя хлеба со смальцем! — теперь Густи еще на радио пригласили. Да, да, Густи будет выступать на радио, будет играть на скрипке. Даже в программе радио на неделю напечатано: 'Народный оркестр под управлением Густи Бубы…'
Тетушка Марго маленькой метелкой разравнивала бахрому Перса, рассказывая о Панни, жене Густи. Панни очень решительная женщина. Не далее как вчера из окна их квартиры вылетела тарелка. Нет такой тарелки, которая, совершив подобный перелет, осталась бы цела! Вот и эта тарелка, вылетевшая из окна молодоженов, разбилась вдребезги на тысячу кусков. Услыхав звон, тетушка Марго выбежала из своей квартиры и увидела Панни. Та стояла в дверях кухни, подперев бока руками, и бранила за что-то Густи.
— Все у них хорошо, — заключила тетушка Марго. — Они будут счастливы друг с другом.
Этого Шарика не понимала. Она всегда волновалась, когда люди ссорились. И когда мама ругала Габи, и когда раздраженно разговаривала с папой, а однажды Шарика даже расплакалась, когда две незнакомые тети заспорили на улице у кондитерской. Это в самом деле было ужасно! Папа нес ей из кондитерской вафельный стаканчик с мороженым, а женщины, стоя на краю тротуара, грубо кричали друг на друга. Шарика плакала, а папа не понимал отчего.
— Шоколадного мороженого нет, только ванильное, — оправдывался он, и девочке было очень трудно объяснить ему, что и мороженое хорошее, и папа хороший, но вот тети, которые кричат друг на друга на краю тротуара, они плохие…
Шарика решила: что бы там ни говорила тетушка Марго, она, как только встретится с Панни, попросит ее всегда разговаривать с Густи ласково.
Тетушка Марго кончила уборку, когда позвонила тетя Жужи. Она была, как всегда, в блузочке и темно-синих брюках и казалась такой же милой и доброй, как обычно, хотя Шарика все еще не сделала ни одного шага самостоятельно. Тетя Жужи вела ее, подбадривала, направляла. Потом стала ей что-то рассказывать, но они не сели отдохнуть, а продолжали ходить по комнате. Она рассказывала о медвежонке, который во время сильной бури потерял в лесу маму-медведицу, сел на опушке леса и принялся грустно лизать лапу…
Они дошли с тетей Жужи до Перса, когда учительница как будто ненароком вдруг выдернула свою руку из руки Шарики. Девочка растянулась на ковре и горько заплакала. Больно ей не было, но она все-таки плакала. Как могла тетя Жужи так с ней поступить? Выдернула руку, а Шарике не за что было уцепиться.
Тетя Жужи, судя по всему, не обратила внимания на плач Шарики. Она спокойно подняла девочку, вновь протянула ей руку и, словно ничего не произошло, продолжала:
— Так вот, лижет медвежонок лапу и вдруг видит перед собой какое-то странное существо. Он его еще никогда не видел, хотя уже три месяца прожил в глухой лесной чаще. Странное существо передвигалось на задних лапах и ни разу не опустилось на передние. На голове у него была шляпа, на ногах сапоги, на плече ружье. Ага, догадался медвежонок, это дядюшка Шаму, лесник. Когда мама-медведица рассказывала ему о том, кто живет в лесу, первым она назвала дядюшку Шаму…
Шарика изо всех сил вцепилась в руку тети Жужи. Ока боялась, что, как только они доберутся до Перса, тетя Жужи опять выдернет свою руку. Теперь эта рука уже не казалась Шарике такой надежной, как раньше. А вообще-то тетю Жужи, казалось, занимали только приключения медвежонка.
— Дядя Шаму окликнул медвежонка: 'Ты что грустишь, малыш?' — 'Как мне не грустить, — отвечал медвежонок, роняя слезу на лапу. — В сильную бурю я потерял в лесу маму-медведицу и не могу найти нашу берлогу'. Дядюшка Шаму сочувственно покачал головой и сказал…
Тетя Жужи, продолжая рассказывать, как бы между прочим сняла ладонь Шарики со своей руки. Но успела подхватить девочку, чтобы та не упала на пол. Шарика опять заплакала.
— Скажи, Шарика, почему ты сейчас не удержалась на ногах, ведь я держала тебя? — спросила тетя Жужи.
— Не знаю, — плакала Шари.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нет.
— Ты испугалась?
— Нет.
— Тогда почему ты плачешь?
