возросшие потребности быстро развивалась книготорговля; в 405 г. Аристофан мог в своей пьесе исходить из того, что зрители знакомы с новейшим модным трактатом. Память афинян также была хорошо развита благодаря тому, что им приходилось с первого раза выносить свои решения по судебным делам, политическим вопросам или представленным на фестивале драмам. Афиняне на Сицилии развлекали своих стражей тем, что читали наизусть длинные отрывки из пьес Еврипида. Однако живость ума не заменяла общее образование, когда вставал вопрос о приспособлении старых религиозных верований к новым светским идеям. Антагонизм между ними усиливался, и ужасы мора, поражения и революции только обостряли его.
Самым опасным было то, что этот антагонизм эксплуатировался политиками. Наиболее примитивные верования были распространены среди беднейших классов граждан, чьи материальные и политические интересы охраняли демократия и демагоги. Проводниками новой мудрости в Афинах по соображениям моды и вследствие финансовых возможностей выступали в основном молодые и богатые люди, гордившиеся превосходством своего происхождения и интеллекта, а политической формой, соответствовавшей их чувству превосходства, являлась не демократия, а олигархия. Второй Перикл, может быть, объединил обе группы на почве верности родине и всеобщего просвещения. Однако Никий, выдающийся представитель класса Перикла, не обладал интеллектуальными способностями, чтобы повести за собой юных аристократов, или духовными качествами, чтобы воодушевить народ в целом. Политические наследники Перикла, такие люди, как Клеон, а потом Клеофон, были иной породы. Их страстные и эмоциональные речи не отличались ни благородством, ни интеллектом, обращаясь к более примитивным страстям и верованиям малоимущих классов, из которых были родом сами эти ораторы.
В насмешливых словах Аристофана о том, что путь Клеона к власти был вымощен оракулами, содержалось много правды. Действительно, спекуляция на оракулах вскоре стала необходимым приемом. Никий демонстрировал свою искреннюю веру в оракулы и знамения, содержал собственных прорицателей и приписывал свои военные успехи счастливой звезде. Алкивиад нанимал прорицателей, чтобы подорвать доверие к государственным предсказателям и для саморекламы. Клеон прибегал к оракулам, стремясь использовать неприятие новых идей для дискредитации своих политических противников. Клеон, по- видимому в 426 г., обвинял Еврипида в «неблагочестии», а демонстрация женщин против Еврипида на Тесмофориях, вероятно, была инспирирована его сторонниками. Еврипид в то время выступал главным афинским проводником подобных идей, так как его друзья – философы-атеисты Диагор и Протагор – были иностранцами. В годы после мора Аристофан высмеивал обе стороны – и таких демагогов, как Клеон и Эвкрат, и новых мыслителей, как Еврипид и Сократ.
Более серьезный кризис разразился во время Сицилийской экспедиции. В то время Алкивиад олицетворял собой все, что ненавидели крайние демократы. Он был молодым аристократом, превратившимся в демагога; более ловко использовал такие демагогические приемы, как речи перед толпами, спекуляция на оракулах и остракизм; как политик, вероятно, был способен сочетать демократию и просвещение. И он имел уязвимое место – был учеником Сократа и, по слухам, пародировал мистерии. Уничтожение герм дало крайним демократам шанс. Это святотатство, заявляли они, служит дурным предзнаменованием для экспедиции, а преступников следует искать среди тех, кто, презирая и религию, и демократию, собирается силой установить олигархию или тиранию. Прозвучало имя Алкивиада, и он был должным образом приговорен к смерти по обвинению в «неблагочестии». «Атеист» Диагор бежал, спасаясь от такого же обвинения. Его книги публично сожгли, а за его голову назначили награду. Многие известные люди были казнены или посажены в тюрьму. Протагор также бежал из Афин, вероятно в то же самое время. Ответом на эту охоту на еретиков стала революция 411 г. Экстремисты из числа олигархов были интеллектуалами, в том числе друзьями Сократа, и они не преминули отомстить демагогам. Когда демократия была восстановлена, Еврипид перебрался в Македонию. Алкивиад в 407 г. первым делом отверг все обвинения в святотатстве и возглавил процессию на Элевсинских мистериях. Но самый день его возвращения в Афины сочли для него дурным предзнаменованием, и политические противники вскоре над ним восторжествовали. Аристофан, произнеся в 405 г. слова об умеренности и советуя афинянам воспользоваться талантами «льва» Алкивиада, остался не услышан.
Так в мрачные дни войны раскол превратился в пропасть. Одни экстремисты, выставлявшие себя в роли интеллектуальных лидеров, захватили власть революционными методами. Другие экстремисты, провозглашавшие себя защитниками демократии, эксплуатировали народные суеверия. И те и другие были самозванцами. Истинный дух просвещения и истинный дух демократии основывался на базовых принципах и умеренности, отринутой в суровых условиях войны и политической борьбы. Пока наступивший мир не позволил перебросить мост через пропасть, просвещение и демократия были обречены идти по разным дорогам, и полис уже никогда не стал снова, как во времена Перикла, точкой пересечения интеллектуального и демократического прогресса.
Книга пятая
Период недолговечных гегемоний
(405–354 гг.)
Глава 1
Спартанская гегемония (404–386)
1. Политические проблемы периода
Одержав в двух войнах победу, Спарта крепко держала инициативу в своих руках. Теоретически она могла обратиться к политике бездействия и изоляционизма, на которую в прошлом ее уже обрекала афинская мощь. В реальности же она руководствовалась принципом, к которому впоследствии прибегали Афины и Фивы, что победитель диктует свою волю побежденному, слабый подчиняется сильному, – принципом, по мнению Фукидида, присущим человеческой природе.
В 404 г. победитель столкнулся с крайне серьезными проблемами. Большинство греческих государств раздирали межпартийная борьба и вражда, и многие из них, как, например, Керкира, были опустошены и духовно, и экономически. Чтобы вернуть греческим государствам уверенность, требовался истинный лидер. Фукидид надеялся, что после поражения Афин таким лидером окажется Спарта. «Впоследствии сама Спарта освободится от страха, и вся Греция признает в ней вождя, который опирается не на силу, а на добрую волю». Возможно, в той же роли многие видели Сиракузы, надеясь, что они обеспечат единство всех сицилийских греков. Однако греческий мир отныне не был самодостаточен и защищен от иностранной агрессии. На греков напирали Персия и Карфаген, а впоследствии Македония и Рим. Лидеру следовало быть всегда начеку и возглавить борьбу греков с их врагами. Спарта же пыталась продать ионийских греков Персии, чтобы получить взамен золото и выиграть войну. Разумеется, отдельные государства охотно шли на сговор с Персией ради собственных нужд, но лидер, который поставил дружбу с Персией превыше свободы ионийских греков, едва ли мог рассчитывать в дальнейшем на добровольную поддержку. Таким образом, Спарта столкнулась с двойной проблемой: как навести порядок в греческом мире, одновременно противостоя Персии.
Легко осуждать Спарту и ее наследников за то, что они не сумели решить эту проблему. В худшем случае они скатывались до сотрудничества с Персией в сочетании с империализмом, заклейменного в их собственном поколении. Но вина лежала не только на них. Когда они вели разумную политику, другие полисы их не поддерживали, так как не желали всерьез экспериментировать с такими идеями, как федеральный союз. Греческий мир полисов страдал от политического малокровия, которое не позволяло полисам не только становиться лидерами, но и следовать за лидерами. В этот период полис как политическая форма проходил решающее испытание. Его граждане приближались к этапу интеллектуальной эмансипации и капиталистического развития, когда традиционный полис уже был не в состоянии удовлетворить их интеллектуальные и материальные запросы и поэтому не столь сильно требовал от них чистосердечной преданности. Теоретические попытки видоизменить полис предпринимались такими мыслителями, как Платон и Аристотель, а в политической практике – Сиракузами, Фивами и Олинфом. Если бы греческие государства жили в изоляции, то они могли бы найти спасение в той или иной форме федерации, и в этой сфере были предприняты важные шаги. Но они испытывали давление внешнего мира. Государства более примитивные по развитию, но обладавшие большей силой, такие, как Македония и Рим, выросли вне зависимости от полиса и доказали свое превосходство над ним в накоплении военной и финансовой мощи.
Период, к изучению которого мы приступаем, иногда называют периодом упадка. В этом определении не
