17
– Подумать только, во что превратилась эта деревня, – неодобрительно проворчал Густавссон, пока они с Потоцким прогуливались по центральным улицам Осло.
– Вам не нравится? – удивился Потоцкий, разглядывая рекламу концертов мировых звезд и международных конференций, которые на этой неделе проводились в норвежской столице.
– Во мне говорит шведский империализм, – грустно признался Густавссон.
– Надо полагать, у вас и ко мне сохранились претензии по поводу Полтавской битвы.
– Очень может быть, – без тени улыбки сообщил швед.
– А не нужно было к нам лезть со своими крестовыми походами, – вежливо напомнил Потоцкий.
– Мы, может быть, хотели вам помочь. Принять, так сказать, в лоно цивилизации, – охотно поддержал дискуссию Густавссон.
– Надо было сначала спросить, хотим мы в ваше лоно или нет. Повежливее надо было с другими державами. А то возомнили себя великим государством... И чем все закончилось?
– Ой, кто бы говорил! – хмыкнул Густавссон.
– В русском языке есть подходящая поговорка! В таких случаях говорят: «Чья бы корова мычала...», – постарался как можно правильнее перевести на английский Потоцкий.
– Какая корова? – растерянно спросил швед.
– Не какая, а чья, – поправил Потоцкий. – Так и говорят: «Чья бы корова мычала...»
Пару минут Густавссон сосредоточенно думал, а потом рассмеялся.
– Хорошая шутка, – сказал он и тут же спросил: – А чья корова?
– Ладно, не будем про корову, – вздохнул Потоцкий. – Куда вы меня притащили?
– Раз уж вы попали в Норвегию, хочу провести для вас обзорную экскурсию...
– Послушайте, Эрик. Мы, кажется, приехали сюда по делу, достаточно для меня важному, – не без раздражения сказал Потоцкий. Он даже остановился. – Я полагал, что речь идет о сделке, важной и для вас...
Густавссон внимательно наблюдал за его маленьким гневным монологом. «Похоже, он не так доверяет мне, как в начале нашего знакомства», – понял Потоцкий.
– То есть вы не хотите посмотреть на вечерний Осло? – печально уточнил швед.
– Нет, я не хочу смотреть... – начал было Потоцкий, подпустив еще больше раздражения, как вдруг взгляд его случайно остановился на рекламном стенде, афиша которого сообщала об одном из сегодняшних концертов в Осло. – Я не хочу смотреть на вечерний Осло, я хочу воспользоваться случаем и попасть на концерт Бонн Тэйлор, – на ходу поправился Потоцкий. По реакции Густавссона было понятно, что он был готов к любому повороту событий, но только не к этому. Швед изумился пожеланию Потоцкого с такой обезоруживающей растерянностью, что тот даже на мгновение его пожалел.
– Тэйлор?! – переспросил Густавссон с изумлением и тут же перевел глаза на афишу, висевшую перед ними. Он так и готов было спросить, а при чем здесь Тэйлор, черт побери, – но сдержался.
«Потом узнаешь, при чем здесь Тейлор!» – злорадно сказал про себя Потоцкий, радуясь смятению, в которое он неожиданно поверг противника.
– Но концерт начинается уже через час... – озабоченно пробормотал Густавссон, читая афишу. – Не знаю, будут ли билеты... Я совсем не знаю, насколько Бони Тэйлор сегодня популярна...
– Очень популярна, – мстительно сообщил Потоцкий.
– Хотя в «Плазе» большой концертный зал, но...
Швед посмотрел на Потоцкого и увидел перед собой капризного ребенка с плакатом «Ничего не знаю! Хочу на Бони Тэйлор!».
– Может быть, лучше в оперу? – жалобно предложил Густавссон.
– К черту оперу! – сплясал на его костях Потоцкий. – Представляю, какая опера в этой норвежской деревне!
– Или что-нибудь национальное? – попробовал швед последний шанс.
– Бони Тэйлор, – с садистской интонацией произнес Потоцкий и оскорбленно замолчал.
Густавссон раскрыл свой коммуникатор и уже влез в Интернет. Через несколько секунд лицо его прояснилось.
– Все в порядке, – доложил он довольным голосом, нажимая клавиши коммуникатора. – Я купил нам два билета...
Потоцкий одобрительно улыбнулся.
– Судя по всему, ваша Тэйлор не так уж и популярна в Норвегии, – ехидно хмыкнул швед, складывая коммуникатор и убирая его к себе в карман. – Признаться, я не понимаю, что вы в ней нашли.
«Еще поймешь!» – злорадно подумал Потоцкий и вслух сказал:
– Обожаю блондинок с низким хриплым голосом.
– Боже мой! – покачал головой Густавссон, изображая притворный ужас.
Идея отправиться на концерт британской певицы, бывшей яркой звездой в восьмидесятых, но уже давно скатившейся с небосклона, показалась Эрику Густавссону довольно экстравагантной. Забавно, но этот неожиданный каприз русского даже вызвал у Густавссона плохо объяснимую симпатию и заставил его несколько смягчить свое настороженное к нему отношение. Хотя, конечно, туманная информация, полученная у двойного агента Мартинеса, внушала тревогу. «Получается какая-то мерцающая фигура. Вроде он есть, а вроде его и нет...» – вспомнил швед слова фэбээровца. «И за что только мы платим этой латиноамериканской свинье?! – зло подумал Густавссон. – Вот за такие „точные“ сведения – мерцающая фигура, то ли есть, то ли нет...» На самом деле как раз эта неопределенность Густавссона и пугала.
Пока русский гость на соседнем кресле в зале «Плазы» наслаждался хриплым голосом Бони Тэйлор, у шведа была возможность немного поразмышлять. Первоначальная информация об Андрее Потоцком появилась у Международного бюро научно-технических исследований от итальянца Джузеппе Торно.
С самим Торно у Бюро завязались деловые отношения еще в конце восьмидесятых годов. Все началось с сенсационной публикации американца Винсента ла Висты, который сразу после войны работал дипломатом в Риме. Вернее сказать, он работал под дипломатической крышей на Управление стратегических служб США, которое стало прародителем Центрального разведывательного управления. Еще в сорок седьмом ла Виста подготовил для своих начальников секретный доклад, в котором говорилось, что Ватикан имел непосредственное отношение к операции Odessa, – в ходе этой тайной нацистской операции в конце Второй мировой была «прорыта» так называемая
В секретном докладе ла Виста приводил материалы, которые доказывали, что Ватикан не только финансировал операцию Odessa, но и помогал ей, так сказать, организационно. Израильтяне, понятное дело, отреагировали на публикацию доклада очень бурно. Еще бы, во-первых, как раз по
Наконец, у израильтян был и еще один сильный «личный» мотив. Выяснилось, что в пятидесятых годах президент Египта Насер и бывший иерусалимский муфтий, который жил в Каире после того, как его осудил Нюрнбергский трибунал за военные преступления, укрыли тысячи нацистов, которые прибыли на Ближний Восток все по той же
