слабоумный, поставил ящики за стойкой. Официантка спросила его, уж не высыпал ли он опять золу не в ручей, а к себе в кровать? Перестал он наконец наскакивать на коз? По-прежнему ли разрубает тыквы и размазывает мякоть себе по лицу? Она встала с бутылкой пива у двери, но парень не отвечал. Когда она показала ему бутылку, он подошел к ней. Она сунула ему бутылку и выпустила его на улицу. Мимо нее в зал прошмыгнула кошка, прыгнула за мухой и тут же муху съела. Дверь оставалась открытой, Блох услышал, как в доме таможенной службы зазвонил телефон.
Вслед за парнем Блох пошел к замку. Он шел медленно, не желая его обгонять. Он видел, как парень размахивает руками, тычет пальцем на макушку груши, и слышал, как он произнес: «Пчелиный рой!», и на первый взгляд Блоху тоже показалось, что там и впрямь висит рой, пока, присмотревшись к соседним деревьям, он не понял, что просто-напросто на стволах кое-где утолщения. Он видел, как парень, будто желая доказать существование пчелиного роя, швырнул бутылкой в крону дерева. Остатки пива обрызгали ствол, бутылка упала в траву на груду сгнивших груш, и оттуда поднялись мухи и осы. Шагая рядом с парнем, он слышал, как тот рассказывал о каком-то «помешанном на купании», которого видел вчера купающимся в ручье; руки у него свело, а на губах был большущий пузырь пены. Блох спросил: сам-то он умеет плавать? И увидел, как парень открыл рот и усиленно закивал, но потом услышал, как он сказал «нет». Блох пошел вперед, слыша, что тот продолжает говорить, но уже больше не оборачивался.
Дойдя до замка, он постучал в окошко привратника. Он приблизился вплотную к стеклу, так что мог все внутри разглядеть. На столе стоял чан со сливами. Лежавший на диване привратник только что проснулся; он делал Блоху знаки, на которые Блох не знал, как отвечать. Блох кивнул. Привратник вышел с ключом, отпер ворота, тут же повернулся и пошел вперед. «Сторож с ключом!» — подумал Блох; и опять ему показалось, словно он должен все это воспринимать лишь в иносказательном смысле. Он понял, что привратник хочет повести его осматривать замок, и решил положить конец недоразумению. Но, хотя привратник почти ничего не говорил, случая не представилось. На парадной двери, через которую они вошли, всюду были прибиты рыбьи головы. Блох хотел было попросить объяснения, но, видимо, опять пропустил подходящий момент. Они уже вошли.
В библиотеке привратник прочитал ему вслух записи в домовых книгах о том, какую долю урожая крестьяне раньше обязаны были отдавать помещику в качестве оброка. Блох не решился его прервать, поскольку привратник как раз переводил сделанную на латыни запись, где шла речь о непокорном крестьянине. «Он должен был покинуть свой двор, — читал привратник, — а некоторое время спустя его нашли в лесу, повешенным на суку за ноги и головой в муравейнике». Оброчная книга была так толста, что привратнику пришлось захлопнуть ее обеими руками. Блох спросил, живет ли кто в доме. Привратник ответил, что посетители в жилые комнаты не допускаются. Что-то звякнуло, видимо, застежка книги.
— Тьма в ельниках, — процитировал привратник по памяти, — рассудка его лишила.
За окном послышался шорох, словно тяжелое яблоко оторвалось от ветки. Но удара о землю не последовало. Блох выглянул наружу и увидел, что в саду сын землевладельца длинным шестом, на конце которого прикреплен мешочек с зацепкой, обрывает зацепкой яблоки в мешок, а внизу в траве стоит, подставив фартук, арендаторша.
В соседней комнате висели щиты с бабочками. Привратник показал ему, какими пятнистыми стали у него руки от препарирования. Тем не менее многие бабочки попадали с булавок, на которые были насажены; Блох увидел на полу под щитами пыль. Он подошел поближе и стал рассматривать останки бабочек, еще державшиеся на булавках. Когда привратник затворял за ним дверь, с одного из щитов вне поля его зрения что-то упало и, еще в воздухе, рассыпалось в пыль. Блох обратил внимание на ночной павлиний глаз, который почти сплошь оброс шерстистой зеленой плесенью. Блох не подходил ближе, но и не отступал назад. Читал надписи под пустыми булавками. Иные мотыльки уже настолько изменились, что их можно было узнать только по обозначенному под ними наименованию.
— Труп в гостиной, — процитировал привратник, стоя уже в дверях следующей комнаты.
В саду кто-то вскрикнул, и об землю стукнуло яблоко. Посмотрев в окно, Блох увидел, как выпрямилась ветка. Арендаторша подложила упавшее на землю яблоко к кучке падалицы.
Позже подошла группа приезжих школьников, и привратник прервал свои объяснения и начал все сначала. Воспользовавшись этим, Блох ушел.
Выйдя на шоссе, он уселся на автобусной остановке возле почты на скамейке, пожертвованной, как гласила прикрепленная к ней медная дощечка, местной сберегательной кассой. Дома были так далеко, что почти уже не отличались один от другого; когда зазвонили колокола на колокольне, их нельзя было разглядеть. Самолет пролетел над ним так высоко, что он его не увидел; только раз что-то блеснуло. Рядом с ним по скамейке тянулся высохший след улитки. Под скамейкой трава была еще мокрой от ночной росы; целлофановая обертка от пачки сигарет вся запотела. Слева от себя он увидел… Справа от него был… За собой он увидел… Он проголодался и пошел дальше.
Снова в пивной. Блох заказал мясное ассорти. Официантка нарезала хлеборезкой хлеба и колбасы и принесла ломтики колбасы на тарелке; сверху она мазнула их горчицей. Блох ел, уже темнело. На улице кто-то из детей, играя в прятки, так хорошо спрятался, что его и не нашли. Лишь когда игра кончилась, Блох увидел, как мальчик шел по опустевшей улице. Он отодвинул от себя тарелку, отодвинул от себя подставку для пива, отодвинул солонку. Официантка уложила девочку в кровать. Позднее девочка вернулась в зал и в ночной рубашке бегала взад и вперед среди посетителей. С пола время от времени взлетала моль. Возвратилась арендаторша и унесла девочку в спальню.
Задернули занавески, и зал наполнился. У стойки можно было видеть парней, которые всякий раз, засмеявшись, отступали на шаг. Рядом стояли девушки в плащах из болоньи, словно они забежали лишь на минутку. Видно было, как один парень что-то рассказывал, а другие застыли перед тем, как всем сразу прыснуть со смеху. Кто сидел, тот сидел по возможности у стенки. Видно было, как лапа в музыкальном автомате захватывала пластинку, видно было, как опускался тонарм, слышно было, как те, кто ждал свои пластинки, смолкали; но это не помогало, это ничего не меняло. И ничего не изменилось, когда официантка устало уронила руку и стало видно, как из-под рукава блузки соскользнули на запястье часики, когда рукоятка кофейной машины медленно поднялась и стало слышно, как кто-то, прежде чем открыть коробку спичек, приложил ее к уху и потряс. Видно было, как давно пустые стаканы снова и снова подносят ко рту, как официантка подняла стакан, проверяя, можно ли его взять, как парни в шутку обменивались затрещинами. Ничто не помогало. И все вновь приобрело какую-то серьезность, когда кто-то крикнул, чтобы с него получили.
Блох был довольно-таки пьян. Все предметы для него стали словно вне пределов досягаемости. Он был так далек от происходящего, что сам он во всем, что видел или слышал, даже не присутствовал. Как аэрофотосъемка, подумал Блох, рассматривая оленьи рога на стенах. Звуки воспринимались им, как посторонние, как покашливание и сморканье при трансляциях богослужения по радио.
Позднее в зал вошел сын землевладельца. Он был в брюках-гольф и повесил свое пальто так близко к Блоху, что тому пришлось посторониться.
Арендаторша подсела к сыну землевладельца, слышно было, как она, уже сидя, спросила, что он будет пить, и передала заказ официантке. Блох некоторое время наблюдал, как эти двое пили из одного стакана; стоило этому молодчику что-то сказать, арендаторша толкала его в бок; а когда она провела ладонью ему по лицу, Блох увидел, что он ухватил ее руку и всю обмусолил. Потом арендаторша села за другой столик и, проведя ладонью по волосам одного из парней, опять стала вести себя как обычная хозяйка пивной. Сын землевладельца встал и у Блоха за спиной полез в пальто за сигаретами. Блох на вопрос, не мешает ли ему пальто, покачал головой и тут заметил, что уже давно сидит, уставясь в одну точку. Блох крикнул: «Получите!», и опять все на несколько мгновений словно бы стали серьезными. Арендаторша, которая как раз, закинув голову, откупоривала бутылку вина, дала знак официантке, которая стояла у стойки и мыла стаканы, которые ставила на подстилку из губчатой резины, которая впитывала воду, и официантка прошла мимо парней, которые обступили стойку, к его столику и отсчитала ему сдачу пальцами, которые были холодными, монеты, которые были мокрыми, он тотчас, поднимаясь, сунул в карман; смехота, подумал Блох; может быть, вся эта церемония потому показалась ему такой непростой, что он был пьян.
Он встал и пошел к двери; он открыл дверь и вышел наружу — все было в порядке. Для верности он немного постоял. Время от времени кто-нибудь выходил и мочился. Другие, те, что еще только шли в пивную, заслышав мелодию, принимались подпевать. Блох зашагал прочь.
Снова в городке; снова в гостинице; снова в номере. Целых девять слов, с облегчением подумал Блох.
