Нора сидела на веранде и видела Дина и Руби, сидевших на своем любимом валуне. Руби встала первая, за ней поднялся Дин. На какое-то время они замерли рядом, стоя так близко, что могли бы поцеловаться, потом Дин направился в сторону дома, а Руби осталась. Идя по дорожке, Дин заметил на веранде Нору и подошел ближе. Остановившись, он оперся на увитые глицинией перила и устало улыбнулся:
– Здравствуйте, миссис Бридж.
Она тоже улыбнулась:
– Рада тебя видеть, Дин. Называй меня Норой. Хорошо, что ты наконец сумел вернуться на остров.
– И я рад вас видеть. – Нора заметила в его взгляде страдание. – Хочу поблагодарить. Вы очень много сделали для Эрика.
Нора кивнула, понимая, что можно ничего не говорить. Все действительно важное они сообщили друг другу без слов.
Дин отвернулся и посмотрел на берег. Нора знала, что им обоим хочется побеседовать о Руби, но ни она, ни он не знали, с чего начать. В конце концов Дин убрал руки с перил и выпрямился.
– Приглашаю вас с Руби в субботу покататься на яхте. Я ремонтирую «Возлюбленную ветра», хочу взять Эрика в море.
– Это было бы здорово.
Дин последний раз с тоской взглянул на Руби и ушел.
Нора стала ждать дочь, понимая, что та не пробудет на берегу долго. Как и следовало ожидать, через несколько минут она показалась на дорожке. Увидев на веранде мать, Руби помедлила. Нора заметила, что глаза у дочери покраснели, на щеках угадывались следы слез. Сердце Норы ныло от боли.
– Посиди со мной, – предложила она.
Руби колебалась. Казалось, она никак не решит, что хуже остаться сейчас одной или побыть с матерью. В конце концов она поднялась на веранду и села на перила.
Норе очень хотелось прикоснуться к дочери, хотя бы просто погладить ее по голове, как бывало, но теперь подобная интимность между ними исключалась. Она могла установить с дочерью контакт только словами, воспоминаниями.
– Знаешь, что я сейчас вспомнила? Ту зиму, когда была беременна тобой. В тот год погода на острове отличалась небывалыми капризами.
Руби подняла глаза.
– Правда?
– Снег выпал необычайно рано, сразу после Дня благодарения. С утра кое-кто еще пытался ездить, ко к вечеру почти все машины валялись в кюветах. К ночи облака разошлись и небо сделалось таким ясным и звездным, какого мы никогда не видели. – Нора улыбнулась, вспоминая. – Мы с твоим отцом сидели на веранде, когда вдруг услышали смех. Мы надели всю имевшуюся у нас теплую одежду и пошли на звук. Снег был по колено. Помню, у меня тогда возникло странное ощущение, будто я вижу слова. Изо рта шел пар, и казалось, что каждое слово написано в воздухе. Снег под нашими ногами не хрустел, он словно… вздыхал. Мы шли на смех и пришли к дому Макгинти. У них на участке было довольно противное болото – помнишь? Так вот, оно замерзло. Все дети с нашего острова сбежались туда покататься на льду – на коньках, на автопокрышках, просто на ногах. Не знаю, как все об этом узнали и оказались гам в одно время. А в полночь начался звездопад, мы видели множество падающих звезд, сотни. На следующий день по телевизору передавали всякие научные объяснения этого явления, но мы верили, что это было чудо.
Нора закрыла глаза и на мгновение снова ощутила запах свежего снега и холод на щеках.
– После этого на острове целый месяц творилось что-то непонятное. Засохшие розовые кусты, давно почерневшие, вдруг покрывались цветами, с безоблачного неба шел дождь. Но больше всего мне запомнились закаты. После Нового года чудеса прекратились, но до тех пор каждый вечер закат был красным. Мы назвали тот период рубиновым сезоном.
– Так вот откуда взялось мое имя? – тихо спросила Руби.
– Мы с твоим отцом, бывало, сидели здесь, закутавшись в пледы, и смотрели на рубиновое небо. Мы не собирались называть тебя в его честь, но когда ты родилась, не сговариваясь решили – ты будешь Руби. Ты стала нашим собственным кусочком того волшебства.
Руби улыбнулась:
– Спасибо.
Некоторое время Нора смотрела на дочь молча, потом сказала:
– Дин пригласил нас покататься в субботу на яхте.
– Что я скажу Эрику?
– Ах, Руби, – тихо вздохнула Нора, – для начала ты скажешь ему «здравствуй».
В ту ночь Руби почти не спала. Сначала она думала, что это из-за жары – летом на втором этаже было жарко спать даже с открытыми окнами.
«Я по тебе скучал».
Если Руби что-то и знала наверняка, так это то, что причиняет людям боль, а она не хотела снова сделать Дину больно. Он заслуживает женщины, способной дать ему любовь так же свободно и безоглядно, как дает ее он. Руби понимала это даже подростком.
Оставив попытки уснуть, она в половине четвертого вышла на балкон и села в кресло, сделанное когда-то дедом. В темноте она пыталась почерпнуть покой и умиротворение из знакомых звуков и запахов, шороха волн, уханья совы, запаха бабушкиных роз, карабкающихся по шпалерам на торце дома «Пиши, это отвлечет тебя от всего остального».
Руби потянулась за блокнотом, но потом нахмурилась и опустила руку. Впервые с тех пор, как
