Выйти из дома оказалось не трудно. Руби просто оставила на кухонном столе записку: «Поехала к папе». И вот она уже вела мини-фургон по обсаженной деревьями дороге, отходящей от паромной пристани острова Лопес.
Руби была островитянкой в четвертом поколении и сейчас, видя множество новых домов и придорожных гостиниц, выросших на острове Лопес, вдруг в полной мере ощутила свою принадлежность к этому месту. Здесь были ее корни, ее прошлое, глубоко вросшее в черную плодородную землю. Лопес изменился, и эти изменения ей не нравились. Руби не могла не задаться вопросом, сохранились ли еще здесь нетронутые местечки, где трава вырастала по колено, по обеим сторонам дороги цвели яблони, а по ночам при свете полной луны дикие кролики совершали набеги на огороды.
Больше ста лет назад прапрадед Руби прибыл в этот отдаленный уголок из унылого промышленного района Англии. С собой он привез жену, черноглазую красавицу ирландку, и семнадцать долларов. Они заняли на Лопесе участок в две сотни акров и построили там дом. Несколькими годами позже сюда же приехал его брат и застолбил себе участок на Летнем острове. Оба занялись садоводством и разведением овец – словом, процветали в качестве фермеров.
Сейчас отцу Руби принадлежало всего десять акров на острове Лопес. Дом на Летнем острове был завешан Руби и Кэролайн: дед и бабка опасались, что их сын постепенно потеряет эту землю. И были правы.
Место, где сейчас обитал Рэндал Бридж – округлый пятачок, притулившийся на холме высоко над бухтой, – некогда являлось самой высокой точкой фермерского участка. Рэндал тоже был островитянином до мозга костей. На крошечном клочке суши, со всех сторон окруженном водой, он вырос сам и вырастил детей. В его шкафу хранился большой запас фланелевых рубашек для зимы и футболок местного производства для лета.
Рэнд едва сводил концы с концами, перебиваясь от одного рыболовного сезона до следующего. С деньгами всегда было туго, и они всякий раз ждали, что следующим летом все изменится. В трудные времена Рэнд зарабатывал на жизнь, ремонтируя лодки местных жителей. Чаще именно ремонт, а не рыбалка давал им пропитание и позволял выплачивать постоянно растущие налоги на недвижимость.
Руби поднялась на гребень холма и нажала на тормоза, чуть не задавив тройку оленей. Посреди дороги, навострив уши, стояли самка и два пятнистых самца. Внезапно они сорвались с места, перемахнули через кювет и скрылись из виду в высокой золотисто-желтой траве. Руби поехала дальше, теперь уже медленнее. Она успела забыть, что такое ездить по той же дороге, по которой ходят животные. В Лос-Анджелесе на автомагистралях встречается дичь совсем иного рода.
Она свернула с главной дороги на более узкую, посыпанную гравием. Эта дорога, извиваясь, бежала через яблоневые сады. Ветви деревьев были подперты деревянными жердями, посеревшими от времени. Наконец Руби добралась до места. Желтый деревянный дом, выстроенный в конце двадцатых годов, охраняли две огромные старые ивы. На краю участка в зарослях ежевики можно было разглядеть старый, самый первый дом – приземистую бревенчатую хижину с крышей из мха.
Руби поставила машину рядом с обшарпанным отцовским «фордом», вышла и остановилась оглядеться. Вокруг все осталось в точности таким, как ей запомнилось. Она направилась к черному ходу по посыпанной гравием дорожке, мимо пустующих теперь кроличьих клеток, которые они когда-то строили вместе с отцом. Во дворе, как и прежде, буйствовали сорняки, среди них встречались и неухоженные цветы. Большими кунами, высотой по пояс, рос нивяник, его цветки привлекли пчел со всей округи. Сетчатая дверь болталась на одной петле, из другой выпали шурупы.
Руби помедлила на веранде, мысленно готовясь увидеть новую семью отца, поселившуюся на месте старой. Она знала, что входит в дом другой женщины, женщины, которая была всего лет на десять старше самой Руби. Ей предстояло в первый раз увидеть маленького мальчика, не имевшего ни малейшего понятия о том, что его отец взял новый старт в жизни, оставив детей от первого брака на руинах разбитой семьи.
Руби вздохнула поглубже и постучалась. Никто не ответил. Она открыла сетчатую дверь и вошла в кухню.
Перемены были видны повсюду. Клетчатые розовые занавески в оборочках. Белая кружевная скатерть. На стенах – молочно-белые обои с рисунком из крупных роз. Если Руби нужны были доказательства того, что жизнь отца продолжается (а они ей не требовались), то эти доказательства наличествовали в избытке. Поверх их прежней жизни нарисовали новую.
– Папа! – позвала Руби.
Голос прозвучал слабо, но ее это не удивило. Она обогнула стол – стулья рядом с ним были выкрашены ярко-зеленой краской – и заглянула в гостиную.
Отец стоял на коленях перед небольшой печью и подкладывал в огонь дрова. Когда он поднял голову и увидел Руби, его глаза удивленно расширились, а на морщинистом лице появилась широкая улыбка.
– Это ты… Не может быть!
Он закрыл дверцу печи и встал.
Подойдя к дочери, отец было протянул к ней руки, потом замялся, но в последний момент все же неловко обнял ее.
– Кэролайн говорила, что ты здесь. Я не знал, заглянешь ли ты ко мне.
Руби обняла отца, борясь с внезапным желанием расплакаться. От него пахло древесным дымом, солью и краской. Она отстранилась и сказала дрожащим голосом:
– Я не могла не приехать.
Однако оба знали, что это лишь полуправда, желаемое вместо действительного. Руби даже не позвонила отцу и сейчас с горечью осознала, какой оказалась эгоисткой.
Отец дотронулся до ее щеки. Его шероховатая мозолистая ладонь напомнила Руби о том, как он часами чистил песком лодки, а потом они подолгу сидели па пристани в лучах заходящего солнца, разговаривая ни о чем.
– Я по тебе скучал, – признался отец.
– Я тоже по тебе скучала.
