доме. Я уж не говорю о прочих испытаниях. Ее связали –
– Не надо!
Страшно даже подумать, что обнаружили Саймон и Пруст в ее кухне, как смотрел на них из лужи крови на полу вырванный, надвое рассеченный глаз Грэма.
– Надо, – возразила Оливия. – Поскольку ты, кажется, считаешь себя самой разнесчастной в мире. Единственной и неповторимой в своих страданиях.
– Неправда! – возмутилась Чарли.
– Думаешь, мне легко жить с мыслью, что у меня никогда не будет детей?
Отвернувшись, Чарли пробурчала.
– При чем тут это?
– Всякий раз, когда я знакомлюсь с мужчиной, всякий раз, когда появляется надежда на более-менее серьезные отношения, я вынуждена сообщать ему… Только представь, каково мне взрывать бомбу снова и снова. Скольких я больше не увидела – не сосчитать. Мне очень больно, сестричка, но свою боль я держу в себе, потому что я стоик…
– Ты? – невольно рассмеялась Чарли. – Стоик?
– Именно. В серьезных вещах – да. Неважно, что я хнычу, когда в угловой кафешке заканчивается паштет из оленины. – Оливия вздохнула: – Ты такая счастливая, сестричка. Саймон знает о тебе и Грэме…
– Прекрати!
– … и понимает, что ты не виновата. Тебя никто не винит.
– Ладно, я поговорю с Наоми. – На что угодно согласишься, лишь бы не слышать о Саймоне и Грэме.
Чарли слезла с дивана и загасила сигарету в пепельнице, полной окурков. Принимая в свою компанию новичка, они зашевелились, как жирные, коричнево-оранжевые личинки навозных мух. Вот мерзость, с извращенным удовольствием подумала Чарли.
Наверху она умылась, почистила зубы, провела щеткой по волосам и надела первое, что попалось под руку в шкафу, – джинсы с обтрепанными штанинами и сиренево-бирюзовую рубашку поло с белым воротничком. Когда она спустилась, входная дверь была открыта, а Наоми с Оливией ждали снаружи. Наоми выглядела спокойнее, чем когда-либо, но и гораздо старше. Еще две недели назад Чарли не видела на ее лице столько морщинок.
Чарли сделала попытку улыбнуться, Наоми постаралась вернуть улыбку. Вот чего Чарли хотелось избежать: неловкого приветствия, признания того, что пришлось вместе перенести и о чем никогда не забыть.
– Глянь-ка! – Сестра, казалось, кивает на стену дома, куда-то под окно.
Чарли сунула ноги в стоптанные кроссовки, давным-давно заброшенные под лестницу, и вышла. Под окном гостиной, прислоненные к стене, стояли солнечные часы – плоский треугольник из серого камня. Гномон, сплошной железный треугольник с круглым выступом размером с большой шарикоподшипник, торчал над верхним краем. Золотые латинские буквы сложились в девиз: Docet umbra. На самой верхушке по центру высечена половина солнца. Разбегающиеся лучи отмечали время – каждые тридцать минут. От левого края часов до правого шла еще одна линия – горизонтальная кривая в форме улыбки.
– Я обещала сделать часы для вашего шефа, – сказала Наоми. – Вот. Денег не надо.
Чарли покачала головой:
– Я еще не скоро вернусь на работу. («Если вернусь».) Отвезите в участок, спросите инспектора Пруста…
– Нет. Я привезла сюда, потому что хотела отдать вам. Для меня это важно.
– Большое спасибо, – с нажимом произнесла Оливия. – Очень мило с вашей стороны.
«Специально любезничает, чтобы ткнуть меня носом в мою невоспитанность».
– Спасибо, – промямлила Чарли.
После долгой тяжелой паузы Наоми сказала:
– Саймон Уотерхаус объяснил, что вы ничего не знали про Грэма, когда… стали встречаться.
– Я не хочу об этом говорить.
– Не стоит казнить себя за то, в чем вы не виноваты. Я знаю, о чем говорю, – три года себя казнила. Ничего хорошего.
– До свидания, Наоми. – Чарли повернулась к двери. Оливии надо – пусть сама тащит часы, а она пальцем не пошевелит. Пруст небось и думать про них забыл.
– Подождите. Как Роберт?
– Без изменений, – ответила Оливия, не дождавшись от Чарли ни звука. – Его пытаются привести в сознание, но пока безуспешно. Эпилептические припадки продолжаются, хотя и реже.
– Если он очнется, полиция предъявит ему целый список обвинений, – добавила Чарли. – Судя по тому, что мы обнаружили в офисе «Серебряного холма», Роберт принимал активное участие в… так сказать, бизнесе. За рулем грузовика чаще всего был именно он. И Грэм отдавал ему половину прибыли.
Все это Наоми услышала бы от Оливии, если бы Чарли не выдала собственную версию. С Саймоном общалась именно Оливия, а Чарли узнала из вторых рук. Ей очень не хотелось открывать Наоми, до какой степени она исковеркала свою жизнь.
– Роберту нравятся безликие места, они его успокаивают? Станции техобслуживания, ночлежки, больницы? Тем лучше. В сравнении с тюрьмой «Трэвелтел» покажется ему отелем «Ритц».
– Пусть получает. Заслужил. – Глянув на спину Чарли, Наоми обратилась к Оливии: – И Грэм тоже. И его жена.
– Их не отпустили под залог… – начала Оливия.
Чарли не выдержала:
– Ладно, все, хватит!
– Саймон Уотерхаус еще сказал, что Джульетта уже несколько дней молчит, – пробормотала Наоми.
На этот раз Чарли обернулась. Кивнула. Неприятно думать, что Джульетта молча сидит в камере. Чарли было бы легче, если бы та по-прежнему метала направо-налево требования и колкости. Джульетту тоже ждет срок, возможно, не меньший, чем Грэма Энгилли. Неправильно это.
– О чем вы мне не рассказали? – спросила она Наоми. – Джульетта пыталась убить Роберта, когда обнаружила, что он связан с ее насильником. Это мне известно. Чего я так и не поняла – зачем Роберту понадобилось заводить романы с жертвами Грэма?
Ее снова тянет в тот же омут. Противно. Наоми Дженкинс с самого начала играла с ней как кошка с мышкой, и Чарли сыта по горло.
Наоми сдвинула брови:
– Скажу, когда все закончится. Час не настал.
– В каком смысле? – встряла Оливия.
«Ты бы помолчала, сестричка. А еще лучше – шла бы ты в дом. Надеюсь, там очухаешься и вспомнишь, что ты журналист-искусствовед, а не сыщик».
– На часах есть юбилейная линия. – Наоми вытянула палец.
Чарли перевела взгляд на треугольный камень, прислоненный к стене ее дома.
– Девятого августа, в день рождения Роберта, тень от нодуса протянется в точности по этой линии, от начала до конца. Вот он, нодус. – Наоми погладила большим пальцем железный шар.
Чарли прищурилась:
– С какой стати вы решили нанести дату дня рождения Роберта на часы, которые я должна передать своему шефу?
– В тот день все началось. Когда родился Роберт. Девятого августа, – повторила Наоми. – Не забудьте взглянуть на часы, если будет солнце.
Приподняв руку в прощальном жесте, она направилась к калитке. Чарли и Оливия смотрели вслед, пока она не села в машину.
Глава тридцать третья
