— Конечно, Давид. Я все понимала.
— Тогда вы, конечно, понимали, что мы с Софией…
— София не особенно разговорчива, Давид. Это я обычно болтаю, а она молчит. Но я не могла не видеть, что с тобой она очень счастлива.
— А теперь…
— Нет, Давид. Нет. Неужели ты думаешь, что счастье может просто исчезнуть? Что она все забыла?
— Но этот Еннер… фрау Мельхиор, мне не хочется огорчать вас, но он отбил ее у меня.
— Макс Еннер необычайно одаренный и богатый человек. Он помогает Софии. У них всегда были особые отношения, с первого дня, когда он появился у нас в доме. Теперь София выросла и хочет уехать в Берлин. Он помогает ей.
— У него есть все, а у меня ничего!
— София счастлива, когда она может расти, может меняться. Разве тебе не хочется, чтобы она была счастлива?
Промокший до нитки, Давид незаметно поднимается по лестнице и, стараясь не шуметь, отпирает двери квартиры на Розенхюгельштрассе. Он дома. Родители сидят в гостиной вместе с Мирой, отец читает вслух. Давид крадется по коридору в кабинет отца. Он замирает и ждет, чтобы его глаза привыкли к темноте. Из соседней комнаты доносится ровный, низкий голос отца. Еще год назад он был бы счастлив в третий раз слушать вместе с ними «Книгу джунглей». Теперь же он сам стал Акелой, одиноким волком, или Маугли — человеком среди волков. Давид различает секретер. Над секретером висит портрет отца в мундире лейтенанта пехоты. Давид крадется в темноте к секретеру.
В коридоре, уже собираясь снова выйти, он сталкивается с Мирой. Она испуганно смотрит на брата. Он делает ей знак молчать. Она подходит к нему и с детской преданностью гладит его по плечу. Останься, говорит ее рука. Останься.
— Ты идешь, Мира? — доносится из гостиной голос отца.
Давид знает, что сестра не умеет хранить тайны.
— Папа, Давид пришел!
В дверях тут же появляется отец:
— Ну, знаешь ли… Объясни, пожалуйста, что с тобой происходит, Давид. Ты не посещаешь школу уже четыря дня… Нет, пять. А где ты был сегодня?
— Я должен идти, папа. У меня встреча.
— Ты никуда не пойдешь, Давид. Я не знаю, что тебя мучит… девушка… или карточный долг? Но можешь быть уверен, что я, насколько это в моих силах, помогу тебе найти правильное решение. Мы с мамой так тревожимся за тебя.
— Я понимаю, папа. Не тревожьтесь. Мне надо бежать.
— Нет, Давид, подожди. Мы имеем право знать, где…
— Прощай, папа. Всего хорошего, Мира.
— Давид! Давид!
— …Этот молодой человек — Давид Бляйернштерн. Он друг Софии, друг… нашей маленькой семьи… он зашел к нам… — Равнодушные вежливые взгляды художников, не замечающих никого, кроме других художников. Давид садится. Фрау Мельхиор растерянно улыбается ему — обязанности хозяйки призывают ее в другой конец гостиной.
Может, он ненадолго задремал? Когда он снова открыл глаза, София и Еннер под руку входили в гостиную. Еннер раскланивался направо и налево, все тут же окружили их. Глаза Софии сияли. Давид заметил встревоженное лицо фрау Мельхиор — она хотела предупредить вошедшую пару о его присутствии, но Давид уже вскочил и бесцеремонно растолкал гостей.
— София! — крикнул он. — София! — Он стоял перед Еннером, смотревшим на него с мягкой понимающей улыбкой.
— Давид? — сказал Еннер. — И ты здесь?
— Макс… — откуда-то издалека донесся предостерегающий голос Софии.
— Отпусти ее, Еннер. Сейчас же отпусти ее руку! — Голос Давида сорвался, среди гостей послышался смех. Но Давид не позволил остановить себя. Запахло скандалом.
— Кажется, пришло время выпить еще по чашечке кофе, — громко и смущенно сказала фрау Мельхиор.
— Ты мне угрожаешь, Давид? — с недоверчивой улыбкой спросил Еннер.
— Я знаю, кто ты, — тихо сказал Давид. — Твое настоящее имя Херрготг Эрршлинг!
— Ну и что? Это не тайна. Давай-ка лучше сядем и поговорим о жизни, тихо и мирно.
— Ты дьявол, — сказал Давид.
В абсолютной тишине прозвучал голос Софии:
— Давид, ты не понимаешь. Зачем ты меня мучаешь?
— Я тебя убью, — сказал Давид Еннеру. — Я тебя убью, если ты не оставишь ее. Она — моя. Мы принадлежим друг другу. Ты не имеешь права красть ее у меня.
— Да, есть такая заповедь. — Еннер усмехнулся. — Но София сама пришла ко мне, Давид. Такова жизнь.
Давид взглянул на Софию. Она отпустила руку Еннера и беззвучно плакала. Голос вдалеке сказал:
— Может, нам вышвырнуть его вон, фрау Мельхиор?
— Я убью тебя, — повторил Давид. Актер засмеялся:
— Ты выставляешь себя на посмешище.
— Знаю. Но я только выгляжу таким безобидным. Пойми это, Эрршлинг.
— Перестань! — Еннер нахмурился. — Почему бы тебе не пойти домой? Зачем ты мучаешь Софию? Ты компрометируешь и себя, и ее. Если ты устроишь скандал, на мне это не отразится, но что скажет София, если ее храбрый еврейчик…
Давид спокойно расстегнул пиджак и сунул руку во внутренний карман.
— София — хорошая девушка, — продолжал Еннер, — и если хочешь знать, мы с ней… мы с Софией…
Давид стоял с отцовским револьвером в руке и целился в Еннера.
— Отдай револьвер, — спокойно сказал Еннер.
— Продолжай, на чем остановился, — усмехнулся Давид. — Расскажи, что хотел, Еннер.
В тишине слышалось только всхлипывание Софии. Наконец фрау Мельхиор сказала:
— У меня в доме — никакой стрельбы. Мой дом — дом искусства, дом мира.
Еннер криво улыбнулся.
— Отдай мне револьвер, — сказал он, но не двинулся с места. — София любит тебя. Я тоже ценил тебя, хотя ты болван, но я дружески относился к тебе, потому что она…
Раздавшийся звук был больше похож на крик, чем на выстрел; комната вдруг сделалась маленькой. Давид выстрелил в потолок.
— Держите его, — сказал рядом чей-то голос. — Держите, пока он не перезарядил револьвер. — Однако Давид уже выпустил оружие. Чья-то рука нашла его руку, кто-то крепко схватил его за плечо, но кто-то крикнул звонко и громко:
— Отпустите его! Сейчас же отпустите! Не смейте его трогать!
Давида отпустили. Он ушел. Ушел с благословения Софии.
— Ты просто осел! Тоже мне молодой Вертер! Револьвер, о Господи! Весь город только об этом и говорит!
— Я знаю, Ханнес.
— Твой отец был у нас сегодня. Он совершенно убит.
— Я знаю.
