мою скрипку. Чтобы случился этот вечер. Чтобы ты приехал сюда и я смог рассказать тебе то, что должен рассказать, прежде чем уйду.
— Куда?
— Странный вопрос.
— Да, простите.
— У меня для тебя весть, Петронио. Я открою тебе, зачем ты нужен кукольнику.
— Не понимаю…
— Сейчас поймешь. Я могу открыть тебе твое будущее, и я должен это сделать, на то есть причина. Я начал с того, что тебя будут помнить…
Первый раз за время этого разговора Петронио стало страшно.
— Ты боишься? — спросил призрак. — Лично я предпочел бы не пугать тебя, а просто поблагодарить и уйти, предоставив тебе узнать свое будущее, когда оно станет настоящим.
— Я не совсем понимаю, — сказал Петронио. — Разве знать будущее опасно?
— К сожалению, тебе не понравится то, что я скажу. Ты попытаешься убедить себя, что ни этого вечера, ни нашего разговора не было вовсе. Постараешься забыть то, что я тебе сейчас скажу, хотя это прекрасно и почетно.
— Прекрасно и почетно?
— Да, почти так же, как твоя сегодняшняя попытка вдохнуть жизнь в этих детей. Только еще благороднее.
— Постойте, — сказал Петронио, — вы говорите, что мне необходимо это знать?
— Да, — ответил призрак. — Насколько я понимаю, совершенно необходимо, хотя отныне тебе придется очень нелегко. Ты сочтешь это наказанием. Тогда как на самом деле… на самом деле это награда.
— Мне не очень приятно думать, — помолчав, сказал Петронио, — что от меня ничего не зависит и я вишу на ниточке, как обычная марионетка. Ведь кукла не знает, к примеру, что ее съест дракон. А здесь от кого все зависит, кто держит в руках крест с нитями?
Призрак дружески улыбнулся.
— Я так и знал, что ты спросишь об этом, — сказал он. — Мой ответ ничего не объяснит тебе. Можешь называть это небесами или звездами. Но в сущности — это ты сам.
— Я сам?
Призрак встал.
— Раз уж я должен открыть тебе твою судьбу, лучше я шепну это тебе на ухо, если, конечно, ты ничего не имеешь против. — Он наклонился к Петронио и прикрыл его ухо своей рукой.
Ухо стало горячим. Потом призрак что-то шепнул ему.
Петронио разразился недоверчивым, безумным смехом. Призрак исчез, а Петронио чувствовал себя качающейся веткой, с которой только что вспорхнула птица. Он еще долго смеялся в темноте, смеялся как сумасшедший, тряся головой, растерянный, взволнованный, счастливый и несчастный.
Петронио так и не женился на Джулии. Пока его не было, Джулия влюбилась в другого и наотрез отказалась выйти замуж за Петронио.
Не получил он и кукольного театра — однажды вечером, когда они были на юге, театр сгорел дотла, и синьор Джакомо погиб в огне вместе со своими куклами, рядом с которыми он спал в повозке.
В пожаре был виноват сам Петронио: уходя, он забыл погасить лампу…
Жизнью Петронио стала дорога. Он выступал во многих бродячих труппах и даже в цирке. В цирке он стал контрабасистом — однажды вечером он потерял пиджак со всеми своими сбережениями и, чтобы не умереть с голоду, согласился на первую предложенную работу, хотя играть на контрабасе он не умел и честно сказал об этом директору цирка. Тем не менее его все же взяли.
Так он сделался музыкантом и одновременно путешественником, а его дорога превратилась в пестрый калейдоскоп людей и событий, под которым тлело то, что ему открыл призрак. Иногда Петронио подолгу удавалось не вспоминать об этом пророчестве, потом оно снова всплывало и, наконец, когда Петронио уже постарел и перешел на работу в судовые оркестры, стало для него непосильной ношей. Он искал убежища и нашел его в безумии.
10 апреля 1912 года Петронио поднялся на борт «Титаника», приписанного к Ливерпулю. Это произошло по чистой случайности: за несколько дней до отплытия один из музыкантов заболел, а Петронио волею судеб заглянул в контору импресарио. Он поднялся на борт и в первое же воскресенье услышал в своем контрабасе чей-то голос — словно в инструменте скрывался призрак.
Такова была история Джованни Петронио Вителлотеста.
Холодно и ясно. Ночью судно идет со скоростью двадцать с половиной узлов. Сверкают звезды. Ночь такая ясная, что небесные тела становятся видны, едва они поднимаются над горизонтом.
Море совершенно спокойно.
В «вороньем гнезде» на фок-мачте сидят два матроса, впередсмотрящие Фредерик Флит и Реджинальд Ли, они вглядываются в темноту, вися между землей и небом на высоте пятьдеят футов над верхней палубой. Они заступили на вахту в десять вечера, им осталось наблюдать за морем еще полчаса. Нынче от них требуется особое внимание из-за поступившего предупреждения об айсбергах и необычно тихой погоды.
Впередсмотрящие не разговаривают друг с другом. Они поделили между собой мир на две сферы обзора.
Спокойствие воздуха и моря внушает тревогу. Из-за отсутствия движения наблюдать трудно, нет световых бликов, нет никаких очертаний. Море похоже на черные чернила.
— Туман, — неожиданно говорит один из них.
Расплывчатая, туманная дымка вдруг наплывает на верхнюю палубу. И сразу же веет ледяным холодом. Матросы, прищурившись, смотрят вперед.
23.40. Впередсмотрящий Флит бьет в сигнальный колокол — три резких удара: прямо по носу какой-то предмет! Потом хватает телефон, соединенный с мостиком, и кричит в трубку: — Алло! Алло! Есть там кто?
С капитанского мостика отвечает металлический голос.
— Да… Что видите?
— Прямо по носу айсберг, сэр.
— Благодарю вас.
Офицер на мостике кладет трубку. Впередсмотрящие, оцепенев, видят, как перед судном из мглы вырастает что-то большое и темное. Это айсберг, он выше верхней палубы, его вершина — на уровне
