терплю и повторяю про себя свое среднее имя. Ну да ладно, хватит об этом. — Он принялся за еду. — У каждого свое горе, свои болячки. Взять хоть вон того человека, напротив, его зовут Эллсуорт, у него вместо рук плавники. Его кормит с ложечки Горби, шпагоглотатель. Они неразлучны. Оба такие неразговорчивые. Ничего, кроме «добрый день» от них не услышишь. Весьма сдержанные господа. А эта полная женщина — мадам Олимпия. — Эдвард откашлялся, деликатно прикрыв рот ладошкой. — У нее на редкость хороший аппетит. Лучше не просить ее передать какое-нибудь блюдо — переложит все себе на тарелку, а вам отдаст пустой поднос. Мы над ней посмеиваемся. Это, конечно, нехорошо, но в нашей жизни так мало поводов для веселья.
Он положил Джою яичницу с овсянкой.
— Нас хорошо кормят, — продолжал он. — Пит Харрис хочет, чтобы мы были в форме. Он велел Эмили завтракать здесь с нами, потому что знает, что дома она ничего не ест, все оставляет детям. Вообще-то ей не полагается тут столоваться — те, кто не живет в общежитии, получают надбавку к жалованью, на питание. Поэтому кое-кто ворчат, но Пит требует, чтобы она здесь завтракала. Он заботится об Эмили. Она здесь у нас на особом положении.
— Она тоже выступает? — спросил я, чтобы поддержать разговор, хотя, по правде, меня это мало интересовало.
Мой вопрос рассмешил Эдварда С.
— Эмили — звезда нашего представления. Без нее мы давно бы обанкротились. У нее нет никакой специальной подготовки, но она так талантлива, что сама придумала номер, блестящий номер, должен признаться. Сами увидите — скоро она придет.
Я нервничал: зачем только Эдвард С. рассказывает нам о сидящих за столом. Лучше бы помолчал, вдруг соседи услышат и обидятся! Однако он продолжал. Человек в конце стола оказался бывшим кассиром банка, а теперь присматривал за тигром. Считай, ему повезло — ведь многие банки позакрывались! Моложавая женщина рядом с ним раньше была школьной учительницей, но ее уволили, когда стало известно, что она замужем. Начальство сочло, что если в семье один человек работает, этого достаточно. Теперь она крутила колесо рулетки. Эдвард С. не знал, чем занимается ее муж, раньше-то он торговал автомобилями, но теперь их никто не покупает. Дикарь с острова Борнео вел себя как вполне цивилизованный человек и тихо беседовал со своим соседом. Эдвард С. сообщил, что на самом деле он потомок французских поселенцев и никогда не покидал родного штата Луизианы.
— Мы, балаганщики, пестрый народ, — сказал Эдвард С. и тут же радостно воскликнул: — А вот и Эмили! — Он вскочил на скамью и замахал руками, показывая на вход: — Вон, вон Эмили!
Это была высокая женщина в клоунском пестром костюме с накрахмаленным белым рюшем на шее, на ногах — огромные остроносые башмаки из красной кожи, выглядывавшие больше чем на фут из-под широченных штанин. Она направилась прямо к нам и пожала руку сначала Джою, а потом мне.
— Пит мне о вас рассказал. Я вижу, вы в надежных руках. Эдвард С. не даст вас в обиду.
Такой красивой женщины я еще никогда не видел. У меня не хватает слов, чтобы описать ее. Она была похожа на картину из музея. Сгорая от смущения, я разглядывал ее короткие золотисто-рыжие волосы, широкий гладкий лоб, лучистые глаза, длинные густые ресницы. Видно, я слишком долго на нее глазел.
— Ты как будто удивлен, Джош? — негромко рассмеялся Эдвард С.
Джой первый обрел дар речи.
— Не знал, что женщины бывают клоунами, — сказал он, приветливо улыбаясь, — особенно такие красивые.
— Женщинам тоже хочется есть, — откликнулась Эмили. — И детей им нужно кормить. Поэтому, если выпадает случай заработать немного денег фиглярством, они готовы поступиться своей гордостью.
Она намазала кусочек жареного хлеба маслом.
— Надо познакомить тебя с моими мальчиками, — снова обратилась она к Джою. — Старший примерно твоего возраста, ну, чуть помоложе, двум другим — восемь и пять. Когда они приходят на мое представление, то забывают, что я их мама, и кричат мне «Бонго!», как и другие дети.
— Можно, я тоже буду называть вас Бонго? — спросил Джой.
— Да, так лучше. Видишь ли, за воротами никто не знает, что я женщина. Зрители привыкли считать, что все клоуны мужчины. Клоун по имени Эмили может прийтись им не по вкусу.
Голос у нее был как колокольчик. Мне хотелось сесть за рояль и попробовать воспроизвести его.
— Эмили — главная приманка балаганов, — вставил Эдвард С. — Родители приводят детей только ради Бонго.
И ради гусеницы, — возразила Эмили, — и ради карусели. Еще не известно, чему дети отдают предпочтение. — Она повернулась ко мне — Ты будешь зазывалой у входа в балаган, где выступают танцовщицы. Вон эти дамы, за столом слева. Их номер никуда не годится, говорю это тебе на всякий случай Зрители платят десять центов и хотят поглазеть на хорошеньких девушек, а балерины эти, увы, не красавицы, да и танцуют посредственно. Словом, не номер, а мура. Пит это знает. Но а танцовщицам хочется есть. Ведь и я не самый смешной клоун в мире. Тут нет ни одного первоклассного номера. Но Пит не сдается, и мы кое-как барахтаемся на поверхности. Во всяком случае, на пропитание зарабатываем. Многие нам завидуют.
Я знаю, что значит голод, — кивнул я, — поэтому рад любой работе.
Она потрепала меня по руке, ее глаза светились добротой.
— Понимаю, Джош. Пит рассказал мне все, что узнал от водителя грузовика. Пит хочет помочь тебе и Джою.
— Он как будто добрый человек, — сказал я, но думал в тот момент не о Пите Харрисе. Я глядел как зачарованный на ее лицо, позабыв обо всем на свете. Меня внезапно пронзила счастливая мысль: я влюбился!
Когда я пришел в себя, она все еще говорила о Пите Харрисе.
— Он хороший, порядочный человек. Как у каждого, у него есть свои недостатки, однако на него можно положиться. — Она повернулась к лилипуту: — Верно я говорю, Эдвард С.?
Он сложил губы трубочкой.
— Мы оба это знаем, Эмили, и мальчики убедятся в том же, когда ближе с ним познакомятся.
Эмили больше ничего не сказала. Эдвард С. подвинул ей поднос, и она принялась за еду. Одна из танцовщиц подошла и заговорила с ней, Эмили подняла на нее глаза. Женщина с крашеными, жесткими на вид волосами улыбнулась мне:
— Привет, маленький!
Другая посмотрела на нее с упором:
— Флорри, оставь в покое ребенка. Пусть с ним нянчится Пит Харрис и его клоун.
Лицо Эмили оставалось невозмутимым.
— Здесь всякие люди, Джош, — сказала она. — Будь начеку.
Когда Эдвард С., Джой и я кончили есть, она попросила обождать ее.
— Пит велел тебя постричь. Я стригу, как заправский парикмахер, — научилась на трех своих рыжиках, они так быстро зарастают.
Из столовой мы вышли вчетвером. Эмили вела Джоя за руку, а я шел рядом с Эдвардом С. Он делал большие шаги, стараясь не отставать от меня, В палатке Эмили накинула мне на плечи полотенце и уверенно защелкала ножницами. Заодно она постригла и Джоя, а потом, откинувшись на спинку стула, оглядела нас и осталась довольна.
— У вас обоих головы правильной формы. Можешь отправляться к Питу. Он объяснит тебе, что сегодня делать. А мне пора гримироваться.
— Отдохни, Эмили, у тебя усталый вид, — заботливо произнес Эдвард С.
— Уж и не помню, когда я отдыхала. — Она улыбнулась в помахала рукой, поторапливая нас.
— Эмили слишком много работает, — говорил Эдвард С., пока мы шли к Питу Харрису. — Чересчур. Быть клоуном — само по себе чрезвычайно трудно. Потом еще заботы о малышах, вечные думы о завтрашнем дне. — Он покачал головой. — Я за нее боюсь. Она мне очень дорога.
В тот день, третьего декабря, выдалось ясное, теплое утро. В Чикаго такая погода бывает только в мае. Вокруг суетились рабочие, готовясь к открытию балаганов. Ворота распахнутся в одиннадцать часов.
