глазами Хови. Я смешался с толпой, наблюдал за их представлением со стороны.
Джой пел, и золотая челка то и дело падала ему на глаза. Голос его не окреп еще, но был нежен и чист, Хови ему аккомпанировал, точно настоящий артист. Пальцы его бегали, по струнам, он то и дело подмигивал Джою. Прохожие останавливались, чтобы поглазеть на них. Кое-кто улыбался, а чьи-то невеселые лица еще больше мрачнели. Многие протягивали руки к перевернутой кепке Джоя, опускали в нее пятицентовики и другие мелкие монетки.
Хови и Джой закончили представление в сумерки. Они набрали семьдесят восемь центов! Мы купили горячих сосисок и буханку хлеба, и еще у нас оставались деньги на завтрак. Мы давились едой и ликовали: можно себе представить, как пойдут дела, когда мы отыщем ресторан или танцевальный зал, где будет пианино! Я буду играть популярные мелодии, Джой — петь. Я недооценивал Джоя. Он утер мне нос.
Давно я так не радовался. На углу улиц Рэндолф и Уобаш мы обрели веру в себя, цена ей — семьдесят восемь центов, но в наших глазах это целое состояние. Как приятно держать в руках заработанные тобой деньги!
Когда стемнело, мы улеглись рядышком под лестницей, ведущей на платформу надземки, и немного поболтали вполголоса, повторяя, будто припев, слова: «Не пропадем, вот увидите, не пропадем!» Так часто твердили одно и то же, что, когда заметили это, весело рассмеялись.
Джой и Хови очень устали. Вскоре они уже спали, прижавшись друг к другу, но я не мог уснуть. Порывы ветра заносили под лестницу клочки старых газет и пыль. Над головой то и дело проносились поезда, но вскоре я привык к грохоту и перестал его замечать.
Какая-то женщина заглянула под лестницу, а потом долго стояла, прислонившись к столбу. Стояла так близко, что я мог дотронуться до нее, но она не заметила нас. По ее лицу текла слезы. Я вспомнил Китти и вздохнул с облегчением, когда женщина наконец поднялась на платформу.
Поздно ночью в ярком свете луны появился полицейский. Увидев нас, он остановился. Я зажмурился, и он решил не будить вас. Постояв немного, он медленно зашагал прочь.
Утром мы плотно позавтракали — дома давно так не ели — и отправились на товарную станцию. У нас оставались деньги на трамвай, поэтому, узнав у прохожих, на какой номер сесть, мы с шиком доехали до железнодорожной станции, денег мы не жалели. Чего там, уедем товарняком куда подальше, потом Хови и Джой дадут еще одно представление, их выручки нам хватит на пропитание, пока не подыщем настоящей работы. У нас оставалась половина вчерашней буханки — съедим ее в дороге.
На товарной станции мы увидели огромное множество стальных путей. Взад и вперед сновали паровозы, тут же грузили вагоны, сцепляли составы — такое вокруг творилось, не описать! Какая-то разношерстная публика — не железнодорожники, а всякие типы, вроде нас, крутились у вагонов, заглядывали в них, ждали сигнала к отправлению.
Заслышав гудок, они прыгали в открытые двери или на буферную площадку, а с нее взбирались на крышу. Если в толпе попадалось приветливое лицо, я осторожно задавал вопросы, пытался выяснить, что к чему, но таких лиц было мало. В тот год все мужчины казались одинаковыми — худые, хмурые, злые. Однако нам все-таки попался один довольно дружелюбный человек. Он сказал мне, что уже пятнадцать лет бродяжничает. Мы признались ему, что пробираемся на Запад, и бродяга без лишних расспросов показал нам нужный состав, добавив, что он уходит в Айову после обеда и на следующее утро будет в Небраске. Нам это подходило: во-первых, Небраска — Запад, во-вторых, далеко от Чикаго.
Я спросил у него про железнодорожную охрану. На самом деле они так жестоки, как пишут в газетах?
— Бывает, — ответил он. — Особенно когда начальство на них давит и грозит увольнением.
Он сам видел, как охранники сбрасывали людей с поезда, но однажды он был свидетелем того, как взбешенная толпа безбилетников столкнула на полотно контролера. А иногда охранники и «зайцы» мирно сидят рядышком, болтают, играют в карты, словно закадычные дружки. Все зависит от случая, как повезет.
— Не опасно ли прыгать на ходу, — спросил я.
— Да, он видел, как подростки, да и взрослые мужчины, гибли по неосторожности. Большие грузы могут накрениться при внезапном толчке или остановке и придавить зазевавшегося «зайца». Некоторые, не рассчитав скорости поезда, прыгали в вагон слишком поздно и лишались ног.
Я перепугался за Джоя. Он хилый, хрупкий, не такой бойкий, как его сверстники. Джой не лазил по заборам, не гонял на велосипеде, как я в его годы; он слишком долго хворал. Хови тоже худерьба и ростом мал, но зато увертлив, он рос в чикагских трущобах, на улицах, запруженных машинами. В Хови я был уверен — он не подкачает, — но беспокоился за Джоя. Лучше не дожидаться отхода поезда. Можно сейчас забраться в незапертый вагон и спрятаться в нем. Если не повезет и охрана обнаружит нас, ничего, поищем другой вагон. Нельзя, чтобы Джой прыгал на ходу, такое не каждому мужчине под силу… Это опасно даже тем, у кого многолетний опыт. Хови со мной согласился.
Мы отыскали вагон, груженный большими мешками с известью, которой фермеры удобряют поля. Среди них можно было легко укрыться от не слишком дотошных сторожей. Нужно лишь немного везения. Мы огляделись по сторонам и шмыгнули в незапертую дверь. В течение целого часа, оставшегося до отправления состава, к вагону никто не подошел. Когда поезд уже набирал скорость, в наш вагон вскочили трое усталых, неприветливых мужчин. Им было не до нас, они и друг с другом не разговаривали. Мы выбрались из Чикаго и через час-другой уже катили мимо ферм и городков, полей с засохшими стеблями кукурузы, обмелевших от летней засухи речушек. Потом сразу стемнело, и только паровозные фары рассекали черноту где-то впереди, далеко от нашего вагона — состав был длиною едва не в милю. Разговор у нас не клеился, каждый думал о своем. Хови было побренчал на банджо, но звуки эти навевали тоску, и я обрадовался, когда он отложил инструмент.
Оставшиеся полбуханки хранились у Джоя. Он достал хлеб, и Хови нарезал его перочинным ножом. Мы ели медленно, пережевывая каждую крошку, чтобы растянуть удовольствие. Джой первый прикончил свою долю, и Хови протянул ему корку от своего куска.
— Ешь, Джой, я не люблю корки, — соврал он, глазом не моргнув. Ну и артист этот Хови!
Дробный стук колес вскоре убаюкал нас. Говорить не хотелось, мы прислонились к мешкам с известью и закрыли глаза. Но тут я вспомнил предупреждение бродяги о тяжелых грузах, вскочил и осмотрел мешки. Уложены они были надежно. К успокоился и уснул.
Лишь забрезжило утро, в вагон вошли два железнодорожных охранника. Один из них пнул меня в голень, не слишком больно, но увесисто, давая понять, что шутить не намерен.
— Эй, вы, вставайте, через четверть часа вам сходить. И смотрите, больше не попадайтесь.
Один из взрослых «зайцев» в углу что-то крикнул охранник, я не расслышал, что именно, но тон у него был свирепый.
— Мы выполняем приказ, приятель. Это наша работа. В вагонах полно безбилетников. Обождите следующий товарный состав, может, с ним вам повезет больше.
Когда поезд остановился, мы сошли. Было холодно и темно, только тускло светили станционные огни. Вдоль всего состава товарных вагонов выпрыгивали мужчины и подростки, словно крысы, покидающие тонущий корабль. Я подал Джою руку, когда он прыгал вниз. У него затекли ноги — спал он в неудобной позе. Он еще не пришел в себя и спросонок не понимал, что происходит. Хови беззлобно ругался, держа в одной руке банджо, а другой помогая Джою.
Пыхтел паровоз, чертыхались люди, копошась у состава. Внезапно со стороны города до нас донесся нарастающий гул. Мы замерли, прислушиваясь, и в предрассветной мгле увидели, что нас надвигается людская стена. В руках у них были дубинки и вилы, и до нас уже долетали злобные выкрики.
— Эй вы, ни с места! — заорал огромный детина, выступая из толпы вперед. — У нас хватает голодных ртов. Сделайте только шаг, и мы забьем вас, как паршивых собак.
С нашей стороны раздался свист, улюлюканье и возгласы гнева.
— Чего вы хотите, — закричал кто-то в ответ, — чтобы мы под колеса бросились?
В ответ раздался дружный хор:
— Да, да, именно этого мы хотим!
Это похоже было на страшный сон. В голове у меня пронеслась мысль: «Джою всего десять лет, такая ругань не для его ушей».
Вдруг рядом с нами оказался тот бродяга, с которым я по знакомился на чикагской товарной
