— А то я могу согреть.
— Ну, если ты не занят всю следующую неделю…
— Увы. И все же мне кажется, что без пиджака ты согреешься быстрее, — вкрадчиво произнес он.
— Только попробуй его отобрать! — пригрозила Габриель и объявила: — Знаю, движение! Вот что мне поможет согреться. Давай-ка взглянем на виноградники.
— Шагом или бегом? — предложил Люк, улыбаясь краешками губ при воспоминании о том, как в детстве они носились по виноградникам.
— Пожалуй, лучше шагом, — решила она и двинулась вперед. Люк шел за ней, сохраняя некоторую дистанцию. На всякий случай.
— Стараешься держать руки при себе? — со смешком поинтересовалась Габи.
— Не стараюсь, а держу, — возразил Люк и преувеличенно тяжко вздохнул. — Ты даже не представляешь, каких титанических усилий мне это стоит.
Габриель хмыкнула и замерла, дойдя до первого ряда виноградника. Лозы — неухоженные, в сорняках, больные — повергли ее в ужас. Среди винограда она заметила…
— Это… розы? — пролепетала девушка.
— Похоже на то, — согласился с ней Люк.
— Кто в здравом уме будет сажать розы вместе с виноградом?
— В здравом — никто, — ответил он с мрачноватой усмешкой.
— Что бы ты сделал с этим виноградом?
— Выдернул бы с корнем и посадил новый.
— Сровнять все с землей и начать заново… Не слишком ли дорого это обойдется?
— Один несомненный плюс, который я вижу, — место солнечное и близко к Кавернесу.
— Вопрос в том, перевешивает ли он множество минусов.
— Над этим стоит подумать, — кивнул Люк. — Предлагаю обсудить все за ленчем. — Увидев, что Габриель колеблется, он мягко сказал: — Всего лишь ленч, Габи. Не ужин.
— Договорились.
Уютное кафе при отеле оказалось очень симпатичным.
Почти сразу на столе появились вода со льдом, бокал охлажденного белого вина для Габриель и пенящаяся кружка пива для Люка. Они заказали также сыр, паштет и свежевыпеченный хлеб. Девушка огляделась. Отсюда открывался замечательный вид, но все же не такой красивый, как в Кавернесе.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы открыть кафе на холме позади замка?
— Нет.
— Считаешь, оно себя не оправдает?
— Не хочу портить пейзаж.
Габриель вскинула брови:
— Значит, ты не всегда руководствуешься деловыми соображениями?
— Да почти никогда, — усмехнулся Люк.
— И все же Дом Дювалье процветает под твоим руководством.
— Просто я знаю свое дело.
— Не сомневаюсь. А кстати, если бы не семейный бизнес, чем бы ты занялся?
— Ты имеешь в виду, когда желание стать летчиком-истребителем или врачом у меня пропало?
Люк в детстве мечтал о профессиях, сопряженных с опасностями, приключениями и риском. Он предпочитал играть в борцов Сопротивления, укрывавших у себя беженцев с риском для собственной жизни, или в асов времен Первой мировой войны, пытающихся сбить Красного Барона [1].
— Мы ни разу не добрались до Красного Барона, верно? — спросила она.
— Однажды Симоне это все-таки удалось.
— Только потому, что Раф ей поддался, — возразила Габи.
— Раф просто сделал вид, что поддался, чтобы не уронить себя в собственных глазах. Даже двенадцатилетние мальчишки обладают гордостью. — Лицо его стало задумчивым. — Или я ошибаюсь? Мне показалось, что в тот день Раф смотрел на Симону как-то иначе. Может, понял, что влюбился. А после, когда Симона прятала тебя от гнева Жозе, его признательность и любовь к ней только росли. Да, на Рафа можно положиться, и, реши Симона последовать за ним в Австралию, он бы горы для нее свернул, я нисколько не сомневаюсь, — неожиданно закончил Люк.
— Почему ты говоришь об этом только сейчас? — сдавленно проговорила Габриель. — А тогда ты, как Швейцария, занял нейтральную позицию.
— Допустим. — Он сузил глаза. — Симоне было восемнадцать, и она привыкла к беззаботной жизни и роскоши. Рафу было двадцать два, у него не было ни гроша, и он собирался на другой конец света. Что он мог предложить ей, кроме любви и заверений в том, что когда-нибудь он преуспеет? Я люблю Рафа как брата, но умею трезво смотреть на вещи.
— Раф просил Симону поверить в него! Это все, что ему от нее было нужно! — воскликнула Габриель.
— Раф просил ее забыть свою семью и все, что с ней связано, ради него, — ровным голосом произнес Люк. — Ему незнакомо слово «компромисс». Он предъявил ультиматум: либо она следует за ним, либо между ними все кончено.
— Ты не представляешь, каково приходилось Рафу в Кавернесе. — Она усмехнулась. — Недоверие, неприязнь, почти ненависть со стороны Жозе отравляли ему жизнь. Мать душила все его начинания, все планы. Я понимаю Рафа. Задержись он здесь — и неизвестно, чем бы все это закончилось.
В глазах Люка что-то промелькнуло — то ли гнев, то ли сожаление.
— Я знаю, — наконец признался он. — Но и Симона не могла уехать. Ты понимаешь?
— Глядя на Симону, я чувствую, что ей тяжело. Она задает вопросы о нашей с Рафом жизни в Австралии, но очень осторожно, как будто боится, что мой ответ растревожит незажившую рану. А Раф вообще с трудом выговаривает ее имя. Очень хочется им как-нибудь помочь.
— Боюсь, ни ты, ни я не в силах сделать это, — негромко заметил Люк. — Только они сами могут все исправить. Нам остается только ждать.
— Когда это ты успел стать таким мудрым? — Она взглянула на него с мягкой улыбкой.
— Я всегда таким был, только ты этого не замечала.
Улыбка сбежала с ее лица.
— Наверное, я была слишком юной. У шестнадцатилетних девиц совсем другое на уме, когда у них появляется ухажер. Их мало заботит, мудр он или нет.
— Другое? — Он оживился. — И что же их заботит?
Габриель пожала плечами:
— Красота. Загадочность… Не смейся надо мной. Мы были знакомы с детства, но ты не переставал меня удивлять. Исходящее от тебя чувство опасности… Это щекочет нервы, особенно если учесть, что ты редко позволял эмоциям брать над тобой верх.
— Таким, значит, ты меня видела, — протянул он.
Она кивнула:
— И ты повел себя благородно — как ни смешно это звучит в наши дни. Тогда я сочла это слабостью. С тех пор я повзрослела и изменила свое мнение.
— Неужели сейчас это качество перешло для тебя в разряд достоинств?
— Да. Причем перед этим качеством невозможно устоять.
Люк улыбнулся. Это была не та сексуальная улыбка, от которой ее сердце начинало взволнованно биться. Ей недоставало огня, но для Габриель достаточно было и этого. Она вспомнила их поцелуй, и в ней снова вспыхнуло желание ощутить его губы на своих губах, его руки на своем теле. Еще в шестнадцать лет она мечтала приручить настоящего Люка — страстного, неистового, скрывающегося за обликом уверенного, идеально контролирующего себя мужчины. Наверное, это была слишком смелая мечта, и тем не менее Габи надеялась на успех.
