походили на тех двух юных созданий, и все же он узнал их и почувствовал, как по его телу разлилась приятная теплота. На минуту он забыл, зачем пришел сюда. Сейчас важно было только то, что они снова могли говорить друг с другом.
– Ты тоже многое для меня сделала, – сказал он.
– Надеюсь, что это так, Хэнк. – Она помолчала. – Хэнк, позволь мне рассказать тебе, как все произошло, потому что… я всегда немного сожалела, что отправила тебе то письмо. Мне всегда было немного стыдно, что я выбрала такой трусливый путь, чтобы выйти из создавшегося положения. Знаешь… Понимаешь… Я надеюсь, ты понимаешь, что… я любила тебя?
– Я так думал. Но потом это письмо…
– По ночам я обычно лежала с открытыми глазами и пыталась представить, что ты делаешь. Не стреляют ли они в тебя? Не ранен ли ты? Не сбит ли твой самолет? Не взят ли ты в плен и не пытают ли тебя? Я часто плакала по ночам. Однажды ко мне зашла мать и спросила: «Мэри, Мэри, в чем дело?» И я ответила ей: «Может быть, он уже мертв?» А она сказала: «Ты дурочка, тебе следовало выйти за него замуж и взять от любви все, что можно, потому что любовь – это не что-то такое, что ты можешь найти на улице». И я снова начала плакать и молиться… Я никогда по-настоящему не была религиозной, несмотря на то, что меня воспитывали как католичку… Но я так молилась за тебя, Хэнк. Я молилась, чтобы ты остался цел и невредим, чтобы… ты вернулся ко мне. А затем я встретила Джонни.
– Да? – спросил он.
– Может быть, это покажется глупым, но я не стала бы с ним встречаться, если бы не ты. И я не полюбила бы его, если бы вначале не любила тебя. Только благодаря твоей нежности, твоей… любви ко мне, я смогла полюбить другого человека. Вот почему мое письмо было таким жестоким. Мне совсем не надо было писать его. Я должна была приплыть в Англию, приползти к тебе на коленях и благодарить тебя, целовать твои руки, Хэнк. Я не должна была посылать это письмо.
– Мэри, ты…
– И на днях в твоем кабинете я была страшно несправедливой к человеку, который был справедливым всю свою жизнь. Я понимаю, что это твоя работа. Я понимаю, что ты будешь ее выполнять так, как считаешь правильным. И сейчас я отношусь к этому с уважением. Я уважаю это так же, как я всегда уважала тебя. Я не смогла бы полюбить тебя, если бы ты был другим, и я не думаю, чтобы человек очень менялся. Ты все тот же, Хэнк.
– Я очень изменился, Мэри.
– Внешне! О да, ты не тот неловкий юноша, который однажды нарвал мне в парке цветов. А я не та рыжеволосая, худая, юная…
– Ты никогда не была худой! – запротестовал он.
– …девчонка, которая приняла эти цветы так застенчиво. Но, я думаю, что по существу мы те же самые, Хэнк. Я думаю, что если мы снимем маски, то окажется, что по существу мы те же самые глупые подростки, считавшие, что мир полон драконов и блестящих благородных рыцарей. – Она помолчала. – Правда, ведь?
– Возможно.
Она кивнула, погрузившись в свои мысли, а затем спросила:
– Ты здесь не для того, чтобы говорить о Дэнни, правда?
– Правда.
– Это хорошо. Мне не хотелось бы сейчас говорить об этом. Понимаешь, я чувствую, что у нас с тобой одна цель – правосудие, и я не хочу смешивать это с эмоциями. В тот день я была совершенно неправа. Надеюсь, ты простишь меня.
– Я давно тебя простил, – ответил Хэнк, и на одно мгновение они снова посмотрели друг другу в глаза. Мэри кивнула и, вздохнув, отпила из бокала.
– Зачем ты пришел, Хэнк?
– Сегодня, в обеденное время, я разговаривал с репортером Майком Бартоном.
– И что?
– Он сказал, что вчера беседовал с тобой.
– Да, это верно.
– Что ты ему сказал?
– Я сказала, что Дэнни невиновен.
– Ты что-нибудь говорила ему о нас?
– Да, говорила. Я сказал, что мы знали друг друга, когда были молодыми.
– В какой связи ты упомянула об этом?
– Он спросил меня, встречала ли я когда-нибудь человека, ведущего это судебное дело. Я ответила, что встречала и что мы знали друг друга, когда были молодыми.
– И это все?
– Думаю, что да. А что?
– Он намекал… на большее.
– На большее? Ты имеешь в виду?…
– Ну, он намекал, что мы по-настоящему знали друг друга.
– Я понимаю. – Она помолчала. – Но, конечно, этого никогда не было.
– Конечно.
– Мне жаль, что этого не было. Я должна была на это пойти. Когда ты отдаешь все, кажется таким мелким цепляться за… Я должна была разрешить тебе. Тебя шокирует, что я так говорю?
– Нет.
– Это хорошо. Я считаю, ради справедливости ты должен знать о том, что я хотела тебя так же сильно, как ты хотел меня.
– Я рад слышать об этом.
– Я была глупой маленькой девчонкой.
– Может быть, и нет.
– Нет, это так. В любви человек не должен устанавливать границ. Любить – это значит отдавать все. Мне следовало отдать тебе все, я должна была это сделать.
На минуту Хэнк подумал о Кэрин и летчике-бомбардире, и брови его озадаченно сдвинулись.
– В отношении Бартона, – сказал он. – Он собирается написать статью. Бог знает, что он в ней напишет, но можно биться об заклад, что она не будет лестной для нас. Конечно, в ней не будет ничего такого, за что мы могли бы привлечь его или его газету к ответственности, но там будет масса намеков на то, что мы были не просто друзья и что наши прежние отношения могут повлиять на исход дела. Я подумал, что мне следует предупредить тебя.
– Спасибо. Я благодарна тебе за это.
– Я подумал, что твоему мужу не следует…
Она посмотрела на него с удивлением.
– Не беспокойся, я рассказала Джонни о наших отношениях. Я даже сказала ему, что немного сожалела, что мы с тобой не были близки.
– И… что он ответил?
– Он ответил – я помню это очень хорошо, – она улыбнулась, – он ответил, что для него это не имело бы никакого значения, но это могло бы иметь большое значение для нас с тобой. Вот что он ответил.
– Похоже, он замечательный человек.
– Мне кажется, он бы тебе понравился.
– Хорошо, значит эта статья не причинит тебе никаких неприятностей.
– Нет. Совсем нет. Во всяком случае, не с Джонни.
– Слава богу. У меня гора с плеч свалилась.
– Ты мог бы сказать мне об этом по телефону.
– Знаю… – ответил он.
– Тогда, почему ты пришел?
Он с минуту молчал, а затем, улыбнувшись, сказал:
– Полагаю, я еще хотел убедиться в том, что не был дураком, когда влюбился в девушку по имени Мэри
