страха.
Он снова понял и совершенно определенно, что идея о существовании трех Гарлемов, как отдельных территорий, на самом деле – миф. Несмотря на то, что пуэрториканцы говорили на другом языке, – несмотря на то, что они отличались цветом кожи, а она была у них белой, смуглой и даже коричневой; несмотря на необычные овощи, разложенные на прилавках, и на религиозно-мистические брошюры, напечатанные на испанском языке, – эти люди ничем не отличались от своих соседей, живущих к западу и востоку. Их связывало одно общее – нищета.
И все же, в какой-то мере, он понимал страхи Макнелли. Здесь, если судить только внешне, жили чужаки. Какие угрожающие слова произносились тут по-испански? Какие злобные мысли скрывались за этими карими глазами?
Здесь был другой мир, не джунгли, конечно, но мир, такой далекий от мира Инвуда, как и сам остров Пуэрто-Рико. Здесь, в каком-то смысле, была неизвестность. И этот пещерный Макнелли, сидящий на корточках поближе к своему защитному костру, смотрел в темноту и представлял себе, какие ужасные призраки скрывались за каждым кустом, и делал это до тех пор, пока не начинал дрожать от страха.
Хэнк направился к выходу в конце длинного тоннеля и снова вышел на солнечный свет. На углу улицы на первом этаже жилого дома приютилась мясная лавка. Ее вывеска «Carniceria» [1] рекламировала различные сорта мяса, разложенного на подносах в витрине. Рядом с ней был винно-бакалейный магазин. В его витрине были выставлены гастрономические продукты, а над головами висели связки перца. Он прошел мимо бакалейного магазина и вышел на улицу, где был убит Рафаэль Моррез.
Люди моментально поняли, что он представитель закона.
Они чувствовали это инстинктом людей, каким-то образом сделавших открытие, что закон является не защитником, а их врагом. Они уступали ему дорогу на тротуаре, молча наблюдая за ним со ступенек жилых домов. С пустырей, заваленных строительным мусором, на него смотрели дети, когда он проходил мимо.
Он нашел крыльцо, на котором сидел Моррез в тот вечер, когда его убили.
Хэнк проверил адрес и прошел мимо старика в нижней рубашке с пятнами от пота. Он сидел перед домом на ящике из-под молочных бутылок и курил длинную черную сигару. Хэнк задержался в коридоре, изучая при свете спички почтовые ящики. На четырех из них были взломаны замки, и ни на одном не было таблички с указанием фамилии. Он снова вышел на ступеньки крыльца.
– Я ищу девушку но имени Луиза Ортега. Вы не знаете, где я…
– No, hablo, Ingles[2], – ответил старик.
– Porfavor, – запинаясь сказал Хэнк по-испански. – Donte esta Sa muchalha Louiza Ortega?[3]
– No, entiendo[4], – ответил старик, качая головой.
Хэнк пристально посмотрел на него. Он говорил по-испански медленно, запинаясь, но, безусловно, понятно. И затем сообразил, что старик просто не хотел отвечать на его вопрос.
– Ей не грозят никакие неприятности, – заверил Хэнк. – Это в отношении Рафаэля Морреза.
– Рафаэля? – переспросил старик. Он взглянул на Хэнка. Его карие глаза ничего не выражали. – Rafael esta muerto[5], – сказал он.
– Si, уо compredo[6]. Я веду расследование. Soyinvestidator[7], – неуверенно произнес он, сомневаясь, испанские ли это слова. – Habla Italiano[8]. – спросил Хэнк в отчаянной попытке установить с ним контакт.
– Нет, – тряся головой, ответил по-испански старик и затем добавил на ломаном английском: Уходите. Не беспокойте меня.
– Кого вы ищите, мистер? – раздался за спиной Хэнка голос, и он обернулся. Внизу у ступенек крыльца, упершись руками в бедра, стоял парень. На нем были брюки из грубой ткани и сверкающая белизной тенниска. Парень был смуглый, с карими глазами и коротко подстриженными волосами. Кисти его рук были квадратные, с большими суставами, а на среднем пальце правой руки – перстень с печаткой.
– Я ищу Луизу Ортега, – сказал Хэнк.
– Да, а кто вы такой?
– Окружной прокурор, – ответил Хэнк.
– Что вам от нее нужно?
– Я хочу задать ей несколько вопросов по поводу Рафаэля Морреза.
– Если у вас есть какие-либо вопросы, можете задавать их мне, – заявил парень.
– А кто ты такой?
– Меня зовут Гаргантюа.
– Я слышал о тебе.
– Да? – на губах у парня появилась едва заметная улыбка. – Да, может быть, вы и слышали. Несколько раз обо мне печатали в газетах.
– Я узнал о тебе не из газет, – сказал Хэнк. – Мне говорил о тебе один из членов клуба «Орлы- громовержцы», парень по имени Дайабло.
– Не говорите мне об этом вонючем пресмыкающемся. Если я когда-нибудь снова увижу его, он – мертв. – Говоря это, он издал звук, подобный выстрелу. – Мертв! – повторил он, сжимая кулаки, а его лицо выражало такую ненависть, словно в данный момент он действительно убивал Дайабло. Весь его вид не оставлял никакого сомнения в том, что он на самом деле желал Дайабло смерти.
– Где я могу найти Луизу Ортега?
– Я вам сказал, говорите со мной.
– Это очень любезно с твоей стороны, – ответил Хэнк, – но мне действительно нечего тебе сказать. Разве если ты, случаем, не сидел на этом крыльце в тот вечер, когда убили Морреза.
– О, вы признаете, что его убили, да?
– Перестань, – нетерпеливо оборвал Хэнк. – Я на вашей стороне. В этом деле я обвинитель, а не защитник.
– Полицейский на стороне моего народа? – удивился Гаргантюа. – Ха!
– Не отнимай у меня время, – сказал Хэнк. Ты знаешь, где она, или я должен буду послать детектива, чтобы разыскать ее? Я гарантирую, что он найдет ее.
– Не нервничайте, – ответил Гаргантюа. – Что обо мне говорил Дайабло?
– Ничего, кроме того, что ты военачальник «Всадников».
– Он был нормальным?
– Что ты имеешь в виду?
– А вы не знаете? Большинство из этих «Орлов-громовержцев» принимают наркотики. Одного вы не найдете в нашем клубе – парня, который бы глотал это зелье. Мы тут же с треском вышибем его из клуба.
– Это очень интересно, – заметил Хэнк. – Где живет девушка?
– Квартира четырнадцатая на первом этаже. Ее наверняка нет дома.
– Я все-таки зайду, – сказал Хэнк.
– Послушайте, я подожду вас. Я хочу с вами поговорить.
– Я могу немного задержаться.
– Ничего. Мне все равно нечего делать.
– Прекрасно, – ответил Хэнк и вошел в дом.
Гарлем есть Гарлем. И жилые дома итальянцев, пуэрториканцев или негров – все они одинаковы, и все одинаково смердят. Вонь начинается с вестибюлей со сломанными почтовыми ящиками и разбитыми лампочками. Она преследует вас в то время, как вы поднимаетесь по узкой темной лестнице, освещаемой только на лестничных площадках слабым светом, идущим сквозь окна.
Запах освежающей жидкости «Лизол» был таким же устоявшимся, как и вонь мочи, которую пытались заглушить. Из каждой двери шел запах готовящейся пищи.
Из полсотни квартир исходили запахи рыбы, мяса, спагетти, риса с цыпленком, капусты и бекона. Они смешивались в одну отвратительную вонь, не имевшую уже ничего общего с пищей. Эта вонь, как ядовитый газ, распространялась по коридорам, поражала ноздри и горло и вызывала приступы тошноты.
