Одержимая

чироки. Говорила на языке чироки. Пока жила в приюте, читала историю племен чироки, в основном старые записи Джеймса Муни, надеясь найти зацепку, какую-нибудь связь с моим расщепленным прошлым, но ничего из прочитанного не напоминало мне себя. Я вновь обрела дыхание, покачала головой и жестом показала, чтобы она продолжала.

— Его еще называют «меняющий кожу». Существует несколько племенных преданий о пожирателе печени. В одном из них это женщина. В своем человеческом обличье она обычно предстает почтенной матроной, поэтому в течение многих лет вызывает уважение и доверие. Но по достижении преклонного возраста ее одолевает жажда молодости и силы, и она ищет возможностей заменить то, что потеряла, и искушение толкает ее на греховное дело. Она меняет свою кожу на кожу другого человека. Это самая черная из магий. — Наши предания творят, что, когда она задумывает свое дьявольское дело, у нее вырастает один ноготь и она вонзает его в ребенка, чтобы достать печень. — Я ничего не ответила, и Эгги продолжила: — Еще одного скинуокера зовут Калона Айилиски, Ворон-пересмешник. Ему нравится забирать сердца. — Женщина пристально смотрела на меня не отрывая глаз. — Пожирателем печени обычно называют скинуокера, который сошел с ума. Скинуокеры могут быть отвратительными существами, — подвела она итог. — Однако в давние времена, перед тем как появились белые люди со своей вечной страстью получать все больше и больше, перед тем как испанцы в металлических шлемах пришли, чтобы поработить нас, скинуокеры были защитниками народа. Они оберегали наших предков от злых сил и черной магии. Только состарившись, уже после прихода белых людей, многие из них перешли от защиты к дьявольскому ремеслу и черной магии, — закончила Эгги совсем тихо.

Женщина наблюдала за мной. Она сидела расслабленная, спокойная, и глаза ее видели больше, чем мне бы хотелось.

— Некоторые называют пожирателя печени Палец-Копье. У'тлун'та. — В устах Эгги имя прозвучало как хут луна. В ее произношении слово отличалось от того, что всплывало в моих отдаленных воспоминаниях, но я встречала это слово в книгах Муни. Эгги улыбнулась. — Вижу, ты знаешь про Палец-Копье.

Я кивнула и спросила:

— Существует хотя бы один шанс, что пожиратель печени не скинуокер, а вампир?

— Нет. Вампиры — чужаки. Они пришли с испанцами, первыми белыми людьми.

Я снова кивнула, хотя не уловила в этих словах особого смысла. Я слышала, как в глубине дома тихо вращаются лопасти вентилятора и двигатель, приводивший их в движение, издает монотонное жужжание. Холодильник гудел и пощелкивал, а автоматический генератор льда с грохотом выбрасывал морозные кубики. Я вернулась к столу и села на стул.

— Разговор между старейшиной или шаманом и тем, кто пришел за помощью, остается тайной, так ведь? — спросила я. — Как беседа психолога с пациентом?

Эгги покачала головой:

— Не всегда. Если ты скажешь мне, что планируешь кого-то убить, то я поставлю интересы Народа, да и белых людей тоже, выше твоих. Но если тебе нужен совет, Я помогу, чем могу, и сохраню твой секрет. — Она склонила голову, словно птица, которая с дерева рассматривает землю, и на губах ее заиграла улыбка. — Ты же не собираешься убивать?

— Собираюсь. — (Эгги дернулась. Это было всего лишь едва заметное движение лопаток, но улыбка ее исчезла.) — Я собираюсь убить существо, чей путь проследила до вашего дома. Старого выродка- вампира мужского пола, в чем я не сомневаюсь. Однако мой источник информации… мой источник говорит, что он не вампир, а пожиратель печени.

Спустя секунду Эгги сказала:

— Скинуокеры принадлежали к Народу, до того как перешли на сторону зла. Они жили среди нас с ранних времен и были защитниками и воинами, участвуя в нашей истории. — Она пожала плечами, — С приходом белых людей мы понесли много потерь, пережили много перемен. Я слышала такую фразу: «Скинуокеры делили с народом одну кровь. Пожиратели печени украли ее».

Пантера встрепенулась. Кровь. Эти странные запахи от куска ткани, на которой осталась слюна вампира и кровь его жертв, и это зловоние гниения. Она затихла, словно поняла, в чем дело; только если она и поняла, то мне ничего не объяснила. Мне нужно было вернуться домой и еще раз обнюхать кровавую тряпицу.

Неожиданно Эгги прорвало. Ее безмятежный взгляд напрягся, губы изогнулись в улыбке.

— Из всех преданий о старом пожирателе печени больше всего я люблю историю о чикелили, — начала она. — Слово это означает «говорящий правду». Чикелили — маленькая птичка, дрозд-рябинник. Только она говорит правду о старике-пожирателе. Но чикелили невелика, незаметна, и голосок у нее негромок, поэтому вороны и сойки заглушают ее слова, лишь один мальчик слышит птичку и предупреждает своих родителей о том, что поблизости ходит убийца детей. А смысл повествования таков: иногда единственный тихий голос важнее множества громких.

Я уставилась на Эгги, не понимая, к чему она клонит. Однако я знала: старейшины редко начинают говорить, если в рассказе нет великой правды — правды, имеющей отношение к настоящему. Тихие голоса? Мне вдруг пришли в голову девочки Кейти, сидящие за обеденным столом.

— У того существа, которое ты проследила до парильни, был длинный ноготь?

Я мысленно вернулась к сцене в переулке, когда упырь держал в своих руках тело проститутки. Потом вспомнила, как он взбирается по стене.

— Нет, я не заметила.

— А ты видела его энергию? — спросила Эгги.

— Серый свет, черные пылинки. Я унюхала их в воздухе, — ответила я и тут же почувствовала себя идиоткой.

Эгги кивнула:

— Да, понятно. Ты преследуешь зло. Ты воительница, как те великие защитники прошлого. — (Я поняла, что краснею от похвалы, и от неловкости заерзала на твердом деревянном стуле.) — Я наложу защиту и зажгу палочки для окуривания, когда наступят сумерки, — пообещала она, — чтобы отвести порчу и сохранить дом от любого зла, которое может оказаться поблизости. И мы обе с мамой будем ночью наблюдать за тем, что происходит вокруг.

— С мамой? — удивленно переспросила я.

— Маме всего семьдесят четыре, и она все еще полна жизни. В прошлом году умерла моя бабушка. Что-то щелкнуло у меня в голове.

— Она похоронена на заднем дворе? У парильни? Та же самая мысль пришла и Эгги. Оживление ушло с ее лица, и я сразу увидела, сколько ей в действительности лет.

— Ты думаешь, это существо, этот выродок-вампир, которого ты выслеживаешь, охотится за останками моих предков? — спросила она тихо-тихо, словно трава прошелестела на ветру. — Или за одной из нас, чтобы получить власть над останками моих предков и магической силой, которая в них содержится?

В этом был смысл, и новое открытие все прояснило у меня в голове. В этом было гораздо больше смысла, чем в том, что думала Пантера.

— Если заполучить кости старейшины, который принадлежит к погребенной поблизости семье, то это поможет разбудить магическую силу шаманов? — спросила я. Эгги судорожно кивнула, глаза ее наполнились страхом. Чуть мягче я добавила: — Если существо, которое я выслеживаю, вампир и если оно обратит одну из нас, может ли оно потребовать у ваших предков, мах э и а еллоу, чтобы те дали ему силу?

Эгги прошептала:

— Вероятно. Зависит от того, что он знает. И какой магической энергией обладает.

— Он старый, — сказала я. — Очень, очень старый. Подозреваю, ему несколько сотен лет. Сколько поколений ваших предков похоронено на заднем дворе?

Эгги опустила взгляд на руки и сплела пальцы на столешнице.

— Моя бабушка, ее родители, моя прапрабабушка, которая сбежала с Дороги слез во время переселения и обосновалась здесь. — (Если я и прореагировала на упоминание Дороги слез, то Эгги этого не заметила, поскольку ее глаза были опущены.) — Останки моей сестры, умершей еще ребенком, лежат