заставить его принять это и вызвать доктора… Вы должны…
— Успокойтесь! Что случилось?
Маркиза глубоко вздохнула.
— Пока я была там, нога моего сына шевельнулась, Я точно это видела, я не могу ошибаться. Мы… разговаривали, он выполнял какое-то упражнение, и тут его правая нога сдвинулась в сторону. Я сама видела это! Ошибки быть не может, — взволнованно говорила она. — Но он все отрицает. А ведь доктор Фенвуд сказал, что на прошлой неделе приходил доктор и они выяснили, что у него в ногах есть какая-то чувствительность. Вы должны немедленно пойти к нему и поговорить с ним.
Одрианна прикоснулась к руке мужа.
— Я пойду к себе — отдохну, — проговорила она. — Ступай к нему.
Она стала подниматься по лестнице. Себастьян смотрел жене вслед, а мать нетерпеливо поглядывала на него.
— Нога Моргана начала шевелиться несколько недель назад, — сказал Себастьян. — С тех пор Фенвуд буквально силой заставляет его заниматься гимнастикой. И я рад слышать, что появляется все больше надежды на то, что когда-нибудь он, возможно, поправится.
— Но почему мне никто не рассказал об этих переменах? Думаю, я имею право знать, — возмутилась маркиза.
— Да, но только если бы Морган сам захотел, чтобы тебе это стало известно, — пожал плечами Себастьян. — Очевидно, он этого не хочет.
— Но теперь-то я знаю… Пойдем же, давай вместе потолкуем с ним и убедим его в необходимости стараться, делать над собой усилия. Сейчас Морган нуждается в нашей поддержке больше, чем когда бы то ни было.
Себастьян посмотрел на лестницу и перед его мысленным взором появилась фигура Одрианны, поднимающейся вверх по ступеням. Спина прямая, голова поднята вверх, она двигается грациозно и уверенно. Да, ей удалось держаться безупречно и внушительно.
— Я зайду к Моргану вечером, — вымолвил он. — А сейчас мне нужно заняться кое-какими неотложными делами.
Леди Уиттонбери недовольно что-то проворчала, но Себастьян ушел, не слушая ее. Поднявшись к себе в покои, он вошел в гардеробную. Остановившись у двери, ведущей к Одрианне, он прислушался. Не было слышно ни единого звука. Но потом до него донеслись тихие женские голоса, легкий шорох. Закрылась дверь. Должно быть, Одрианна отпустила Нелли.
Дальше — тишина. Может быть, дневные события так измотали ее, что она решила вздремнуть.
Себастьян отошел от двери, чтобы в тишине обдумать то, что он сегодня узнал, и решить, как действовать дальше. И вообще, стоит ли дальше что-то делать. Особенно его волновали последние слова Франца и возможные сложности, к которым они могли привести.
Если это не Домино подавал объявление о встрече в храме муз, если это была не Одрианна, то кто же?
Внезапно за стеной раздался какой-то звук. Довольно мелодичный, словно разбилось что-то фарфоровое, а потом послышалось женское ругательство. Потом — сдавленные всхлипывания.
Себастьян отворил дверь. На полу валяются осколки фарфора. Портьеры задернуты. Одрианна в белом халате лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушки.
Она рыдала так отчаянно, что у Себастьяна от боли и сочувствия сердце было готово выскочить из груди. Но в ее плаче слышался гнев, к которому примешивалось разочарование. Это было невыносимо.
Себастьян подошел к жене. Если она хочет побыть одна, то скажет ему об этом, но оставить ее в таком состоянии он не может, во всяком случае, пока она не попросит его уйти.
Одрианна удивилась, ощутив его присутствие рядом с собой. Но тут же заплакала еще горше, словно он напомнил ей еще о каком-то горе. Себастьян подсунул под нее руки, поднял ее, развернулся и сел, усадив Одрианну на колени. Она уткнулась лицом ему в плечо и продолжала отчаянно рыдать.
Его объятия освободили Одрианну. Перестав бороться с чудовищной сердечной болью, она отпустила ее. В какой-то момент она едва не обезумела, потому, что так глубоко погрузилась в свое горе, как будто на свете не существовало больше ничего, кроме него. Крепче прижав жену к себе, Себастьян запечатлел на ее виске нежный поцелуй, который вернул ее в реальный мир. Подумать только, такой незначительный жест! Легкое проявление заботы. И все же от нее по телу Одрианны словно прохладный ветерок пробежал, который отогнал темные тучи бушующей в душе непогоды.
Под дуновением этого ветерка Одрианна понемногу успокоилась. Ее тело еще дрожало, но рыдания стали тише. Вынув из кармана носовой платок, Себастьян протянул его Одрианне, а затем снова прижал ее к себе.
— Ох, я устроила настоящую сцену, — прошептала она, когда наконец обрела способность спокойно говорить. — Я даже что-то разбила, хотя и не знаю, что это было.
— Ты была сердита.
— Только я не знаю, на что или на кого, — заметила она.
— Возможно, ты сердилась на него. И на меня.
— Нет, не на тебя, — покачала она головой. — Прошу тебя, не думай так. — Нет, злилась она вовсе не на мужа, хотя мысли о нем и приходили ей в голову, когда ею овладевало безумие. Ей была ненавистна мысль о том, что эта боль вмешивается в их семейную жизнь и что одно упоминание о ее отце бередит эту рану.
— Да, в основном на него, — призналась она. — И еще на себя — за то, что была слишком самоуверенна и к тому же видела плохие черты в тебе.
Одрианна, кажется, также избавилась от гнева другого рода, возникшего из-за ее праведной уверенности в том, что ее отца оговорили. До сих пор она старалась прятать свою печаль, но сегодня, сейчас она вырвалась наружу. И стала более трагичной, заставила Одрианну несколько иначе смотреть на прошлое.
Да, уверенность Одрианны в невиновности ее отца пропала, однако вера в него не исчезла окончательно. Не могла она до конца поверить в то, что он повинен в гибели молодых солдат, в их увечьях. Думать о его страхах было невыносимо, если, конечно, он чего-то боялся и действительно взял на себя большой грех. Разум Одрианны страдал от чудовищной правды, однако ее сердце не хотело и не могло принять ее.
Себастьян шевельнулся, чтобы ей было удобнее. Он прижимал жену к себе, а она все терла и терла глаза его носовым платком.
— Ты должен сейчас быть со своим братом, — наконец пробормотала Одрианна.
— Нет, я должен быть здесь, — возразил он. — Я буду рядом столько времени, сколько ты захочешь.
Подняв лицо, она поцеловала его в щеку. А потом снова уронила голову ему на плечо и позволила силе Себастьяна сдерживать ее чувства, которые все еще кипели в ней.
Во время этого успокоительного молчания Одрианна ощутила, что в ней появилось какое-то новое — сильное и приятное — чувство, дарующее ей уверенность, позволявшее ощутить собственную целостность. Оно тоже высвободилось из глубин души Одрианны со смертью ее уверенности и тронуло ее сердце воспоминаниями о проведенных вместе ночах. И это чувство заставило Одрианну понять, как для нее важны объятия мужа.
Она посмотрела на него. Выглядел Себастьян, как всегда, потрясающе, однако теперь его вид не ослеплял ее, напротив, она ощутила, как ее сердце наполняется теплотой. Были задеты какие-то потайные струны ее души, и, подозревала Одрианна, она никогда не сможет забыть об этом мгновении.
Она снова поцеловала его, потому что должна была сделать это. Ее дух был сильно ранен, поэтому она была не в состоянии притворяться, что ей не нужно, чтобы Себастьян вот так держал ее в своих объятиях. Конечно, она должна была повернуться лицом к правде, но ей так хотелось подольше прятаться в его крепких и нежных объятиях, чувствовать его заботу.
Себастьян посмотрел на нее столь проникновенным взглядом, что она недоумевала, где при этом могли быть его мысли.
— Разве ты не ответишь на мой поцелуй? — спросила она.
