что надо.
«Валяй. Какая разница?»
Но что-то его остановило. Вместо шикарных сапог он приобрел добротное изделие фирмы «Штегер» всего за пять долларов девяносто пять центов. Хорошие сапоги. Только кожа более тусклая и темная.
Потом он пошел в отдел одежды, где быстро купил просторные темно-зеленые брюки и рубашку фирмы «Филсон», а также коричневую непромокаемую шляпу с отверстием для циркуляции воздуха. Кроме того, набор пополнился фляжкой, коробкой для бутербродов, пончо, биноклем, влагонепроницаемым фонариком, компасом, отличным ножом фирмы «Бук», пластмассовым портсигаром, аэрозолем от москитов, аптечкой и шестью парами носков.
– Отправляетесь на охоту, сеньор?
– Да, верно.
– В это время года в Сьерре полно кабанов. Здоровенные твари, кило на сто пятьдесят. Клыки, как бритвы. Очень опасные животные. Никогда не сдаются. Я сам видел, как подстреленные продолжали бежать на двух уцелевших ногах. Прямо-таки бойцовые быки. Славная будет охота.
– Надеюсь.
– А патроны? У нас есть отличные патроны. За исключением двадцать второго и двенадцатого калибра. Почему-то в последнее время на них был большой спрос. Придется подождать новой партии. Но ведь вы не пойдете на кабана с двадцать вторым?
– Нет, не пойду. Непременно загляну в тот отдел.
– Желаю удачи, сеньор. Вас ждет огромное удовольствие. На этой неделе карнавал, на следующей – охота. Лучшее время для мужчины. И тут и там – плоть. Что может доставить ему б?ольшую радость?
– Золотые слова, сэр. Вы совершенно правы.
Даже без экстравагантных сапог от Аберкромби и Фитча он потратил больше сотни баксов! Свэггер выписал чек, чувствуя себя вором. Он ожидал сложностей: как-никак Эрл был оказавшимся в незнакомом городе иностранцем, едва говорящим по-испански. Но все было в порядке. Здесь привыкли обслуживать богатых местных американцев, которые на досуге занимались рыбной ловлей, охотой на кабана и оленя и платили надежными чеками. Никаких проблем.
Затем Свэггер зашел в прачечную и отдал купленную одежду в стирку, чтобы она не стояла колом и утратила фабричный запах.
– До которого часу вы работаете?
– Как обычно, до семи, сеньор. Делу время, потехе час.
– Похвально. Сможете постирать эти штуки, чтобы не воняло магазином?
– И шляпу тоже, сеньор?
– Да, и шляпу. Пусть станет мягкой, как котелок, который надевали сотни раз.
– Si, senor.
– А стационарная сушилка у вас есть?
– Да, сеньор.
– Тогда сделайте вот что. Положите сапоги в пакет. Сдача в кассе есть?
– Si, – сказал сбитый с толку продавец.
Его никогда не просили просушить сапоги, одновременно спрашивая про сдачу.
– Отлично. Бросьте всю мелочь в пакет с сапогами. Пусть покрутятся вместе до моего возвращения. Я знаю, шум будет большой. Но заплачу, сколько скажете. Я хочу, чтобы сапоги как следует поколотило монетами. Завтра они могут мне понадобиться, и нужно, чтобы к тому моменту обувь была мягкой, как масло. О'кей?
Два кубинца обменялись ошарашенными взглядами, словно стояли рядом с сумасшедшим, но Эрлу не было до этого дела.
– Вернусь через пару часов. Этого будет достаточно?
– Да.
Наступило время ланча. Он прошел несколько кварталов пешком, время от времени ощущая чувствительные тычки, и наконец обнаружил американскую закусочную. Неужели это Куба? Он заказал гамбургер, пакетик жареной картошки и «кока-колу». Если не считать персонала, в закусочной были одни американцы.
Потом Свэггер немного прогулялся, забрал выстиранную и выглаженную одежду, переставшую казаться новой, вернулся в отель, выложил купленное, извлек из футляра винтовку, несколько раз вставил и вынул обойму, щелкнул затвором, проверил прицел, протер линзы замшей и попытался расслабиться.
Это оказалось невозможно.
Тогда он позвонил в Америку, Джун: время было подходящее, а он чувствовал неуверенность и не мог обрести покой. Что-то внутри было не так, словно он подхватил грипп, но не хотел идти в лазарет. Очень похоже…
Наконец трубку сняли.
– Алло? – ответил скучающий мальчишеский голос.
– Бобби? Бобби, это папа!
– Папа? Привет, па! – тут же оживился сын.
И Эрл поговорил с ним. Это оказалось нелегко. Иногда он с трудом находил нужные слова.
– Ну, как ты?
– Нормально, папа. Видел оленей. Их в лесу до фига.
– Осенью ты получишь одного из них. Можешь не сомневаться.
– Да, сэр. Папа, ты не рассердился за то, что я не застрелил его весной?
Эрлу стало ясно, что мальчик связывает воедино два разных события: свою неспособность выстрелить в оленя и немедленное исчезновение отца.
– Ничуть. Нет, не рассердился. Ты будешь молодцом, малыш. Осенью ты завалишь его – конечно, если захочешь… А мама дома?
– Нет, сэр. Ушла в церковь.
– Передай, что я скучаю по ней. И по тебе тоже. Боб Ли, папа тебя очень любит. Ты знаешь это, правда?
Он сказал это мальчику впервые в жизни.
– Да, сэр.
– Думаю, скоро все закончится, и я вернусь домой. Привезу тебе хороший подарок, вот увидишь. И все будет по-прежнему. Я больше никогда никуда не уеду, о'кей?
– О'кей.
– Скажи маме, что я звонил.
– Да, сэр.
– Ну, пока.
– Пока.
Эрл положил трубку, чувствуя себя так, словно провалил экзамен. Собирался сказать многое. А не сказал ничего.
О боже, ему требовалось выпить. Всего одну порцию джина со льдом, разбавленного тоником, практически одну содовую с капелькой алкоголя. Но это привело бы его прямиком в ад, откуда нет возврата.
Вместо этого он подошел к окну и полюбовался на карнавал. А полюбоваться было чем: музыка звучала повсюду, а там, где была музыка, были и толпы. Площадь, освещенная газовыми фонарями, была полна; лоточники торговали всевозможными напитками; внизу волновался целый океан человеческих страстей и желаний. Все это напоминало огромный парад.
Эрл не мог отделить себя от этого океана. Он не был убийцей. Не был тем единственным человеком, которому судьба определила поймать в перекрестье другое живое существо и нажать на спусковой крючок. Это не имело ничего общего с боем. Он убивал, много убивал, но только вооруженных людей, пытавшихся убить его или его друзей. Он никогда не расстреливал пленных, не добивал раненых японцев. Просто стрелял в тех, кто мог причинить вред ему и его солдатам, вот и все.
А сейчас?
