Койг сдался Кокрейну, но почти сразу же был ранен шальной пулей. Потеряв одиннадцать человек убитыми и тридцать ранеными, всего за семнадцать минут ожесточенной схватки Кокрейн захватил испанский флагман.
Теперь предстояло самое трудное: вывести «Эсмеральду» из бухты. Оказавшись на борту, Кокрейн приказал немедленно готовить снасти к плаванию, но прежде ему очень хотелось захватить стоявший неподалеку бриг «Майпу», а остальные суда пустить по течению. Это казалось совершенно безумной затеей, учитывая, что всего в трехстах ярдах находились главные береговые батареи, а во тьме вслепую, наугад палили канонерки. Несомненно, было лишь вопросом времени, что они попадут в корабль. Пока чилийцы занялись грабежом, а английский экипаж дружно напивался, Добравшись до винного погреба. Кокрейн, заметив опознавательные огни, зажженные на находившихся неподалеку британских и американских судах — они стали покидать бухту, чтобы не оказаться под огнем, — приказал зажечь такие же на «Эсмеральде», справедливо полагая, что испанцы не решатся потопить нейтральный корабль. И он оказался прав: пушки внезапно смолкли.
Вернувшись на шлюпке на «О’Хиггинс», чтобы заняться лечением ран, Кокрейн пришел в ярость, когда обнаружил, что в его отсутствие Гайс, подняв паруса на «Эсмеральде», полным ходом уходит из бухты, не дожидаясь, пока остальные корабли будут «захвачены либо сожжены», как того хотел Кокрейн. Пожалуй, благоразумие и осторожность были в данном случае уместнее: гораздо важнее было вывести корабль — гордость испанского флота — и включить его в состав флота восставших, чем рисковать им, пытаясь нанести удар испанцам. Когда испанские пушки вновь открыли огонь, «Эсмеральда» вместе с двумя захваченными канонерками оказалась вне досягаемости их огня. А на следующий день, когда шлюпка с американского корабля «Македонский», матросы которого приветствовали Кокрейна, как обычно, отправилась в Кальяо за провизией, ее экипаж был подвергнут линчеванию за предполагаемое сотрудничество с бунтовщиками. Это наверняка был один из самых лихих и отчаянных рейдов в истории морского флота и самый знаменитый подвиг в необыкновенной карьере Кокрейна.
Захват «Эсмеральды» и потеря форта Вальдивия были неоценимы. Как переход Сан-Мартина через Анды стал ключевым для консолидации сил в борьбе за аргентинскую и чилийскую независимость, а переход Боливара через Северные Анды в конце концов привел к тому, что испанцы оказались отрезаны с севера, так и подвиги Кокрейна на Тихоокеанском побережье оказались решающими в захвате Перу — последнего крупного бастиона испанского владычества на континенте. Лима, окруженная унылой безжизненной пустыней, снабжалась с моря. И если бы не действия Кокрейна, надежная транспортировка и снабжение экспедиционных сил Сан-Мартина были бы невозможны. Франсиско Энсина, крупнейший чилийский историк, так писал об этом:
«Его атака не имела ни малейших шансов на успех, если опираться на здравый смысл. Но то, что приводило в ужас самых отважных моряков, было лишь дополнительным стимулом для Кокрейна. Уже не раз говорилось, что невозможное привлекало его с какой-то магической силой… Его карьера наверняка была бы недолгой без этой основной черты, характерной для него, — его невероятной находчивости перед лицом неожиданного и катастрофического. Большинство его предприятий были обречены на провал еще до того, как начинались, но в разгар сражения, когда другие впадали в растерянность, его орлиный взгляд обнаруживал слабость и нерешительность противника».
Кокрейн не жалел похвал для экипажа «О’Хиггинса»: «Я в жизни не видел большего мужества и отваги, чем те, что проявили мои товарищи. Ни один экипаж британского флота не смог бы лучшим образом выполнять приказы».
Кокрейн полностью контролировал побережье, а остаток испанского флота был блокирован в Кальяо: в Лиме все больше стал ощущаться недостаток продовольствия. Около шестисот человек из отборного батальона «Нумансия» перешли на сторону чилийцев, едва стало известно о захвате «Эсмеральды», а затем дошли новости о том, что полуторатысячный гарнизон порта Гуаякиль взбунтовался против испанцев. А тем временем в горах Ареналес одержал победу в сражении при Серро-де-Паско: испанцы потеряли пятьдесят восемь человек убитыми, триста человек сдались в плен. Кокрейн снова потребовал от Сан-Мартина начать штурм Лимы, но тот отказался, вполне удовлетворенный результатами политики блокады и медленного удушения. У Кокрейна это вызвало мрачные подозрения: «Теперь для меня стало очевидным, что армия сознательно удерживалась в бездействии, чтобы сохранить ее в целости для далеко идущих, амбициозных планов генерала, и что, собрав все силы у Лимы, он обрекал ее жителей якобы на милость освободителя, а на самом деле — завоевателя».
Блестящие качества Кокрейна как морского капитана, умелое использование им хитростей и уловок, хорошо рассчитанная отвага — это одно дело, но когда от него требовались стратегические решения, когда приходилось командовать несколькими кораблями или применить политические маневры, он действовал не лучшим образом. Он был одиночка, причем весьма неловкий в большой политике. Очень скоро он рассорился с собственным экипажем, который был против переименования «Эсмеральды» в «Вальдивию». Конечно, Вальдивия была местом «боевой славы» Кокрейна, но у людей оно было связано с именем ненавистного Педро де Вальдивии, завоевателя Чили. Вместо того чтобы уступить вполне понятным требованиям экипажа, Кокрейн подверг непослушных офицеров военному суду. Капитан Гайс в знак солидарности с моряками подал в отставку. Его примеру последовал капитан «Гальварино» Спрай, которого Кокрейн в отместку позднее также отдаст под суд. Оба капитана списались на берег и нашли службу в штабе Сан-Мартина. Кокрейн с тех пор еще больше возненавидел «трусливого» главнокомандующего.
В ноябре 1820 года Сан-Мартин, сочтя свое участие в окружении столицы законченным, погрузил свою армию на корабли и отправил к северу от Лимы — он хотел поднять народ на вооруженное выступление в районе Уайласа. Флот встал на якорь в Уачо, где внезапно лихорадка начала косить его солдат, а матросы стали возмущаться задержкой выплаты жалованья. Плохие новости пришли также из Верхнего Перу, где Гуэмес, вождь аргентинских партизан, потерпел поражение. И все же терпеливая подрывная кампания Сан-Мартина среди негров, индейцев и метисов, живших в окрестностях Лимы, начала приносить плоды. Поскольку Лима была отрезана фланговым маневром Ареналеса, а Кальяо был блокирован флотом, стала ощущаться нехватка продовольствия, а городское население стало проявлять недовольство испанскими солдатами, поскольку они реквизировали продукты в лавках и на складах. Сан-Мартином велась активная пропаганда с помощью листовок и распространения всякого рода слухов. Муниципальный совет Лимы жаловался властям: «Если положение в городе останется таковым, что с нами будет? Мир — вот общее желание народа. Жители переходят на сторону Сан-Мартина, не слушают нас и начинают опасаться большего зла, чем даже сама война».
В феврале 1821 года вице-король маркиз де Ла Песуэла был смещен либеральным генералом Хосе де Ла Серна; командование армией взял на себя французский генерал де Кантерак.
Сан-Мартину пришлось нелегко в развязанной им войне нервов и кампании на истощение сил противника, и он пишет О’Хиггинсу:
«Я просто схожу с ума. Верьте мне, когда я говорю, что временами просто впадаю в отчаяние. Я был на грани того, чтобы немедленно атаковать противника и попытать счастья в решающем сражении, чтобы как можно скорее бежать из этого ада и хоть чуть-чуть передохнуть; но мысль о том, что от успеха этой кампании зависит будущее поколений, заставляет меня терпеть эти мучения… Я наполовину блокировал Лиму, я направил в ее окрестности последователей — патриотов, которые постоянно беспокоят противника, зачастую в нескольких километрах от столицы. Только накормить одного солдата, причем весьма скудно, обходится вице-королю в четыре реала ежедневно. Отсюда вы можете сделать вывод, как долго сумеет продержаться город, особенно с учетом того, что все северные провинции охвачены волнениями, а Кальяо полностью блокирован с моря… Вы себе представить не можете, как мне необходимы даже та тысяча карабинов, мушкетов, старых охотничьих ружей и всякое ненужное вам огнестрельное оружие, чтобы вооружить мятежные группы».
Альварадо писал позднее: «Никогда военный гений Сан-Мартина не проявлялся с такой очевидностью, как в это время. Посланные им бойцы проводят подрывные акции в Лиме и ее окрестностях, скрывая от врага очевидную нашу слабость; его отощавшие, подобные скелетам, солдаты ведут военные
