– Ну хорошо. Я просто спросил. Спросил у вашей жены. Или сожительницы. Или кто она вам…
– Вы не имели права…
– Послушайте, мне совершенно непонятно, отчего вы так завелись. Я отниму у вас всего десять минут, вот и все.
– Нет!
– Почему?
– Потому что вы не имеете никакого права!
– Послушайте, – повторил Элдер ровным и негромким голосом, стараясь взять ситуацию под контроль, – я не репортер. И не из полиции.
– Я знаю, кто вы такой.
– То есть вы знаете, что я занимался расследованием, когда Сьюзен пропала.
– Я знаю, что вы нам лгали!
– Сознательно – никогда.
– Вы же сами сказали,
– Да, я помню.
– И что из этого? Нашли? Черта с два! Вы поэтому теперь сюда явились?
– Нет.
– Тогда убирайтесь к черту и оставьте меня в покое! Мне нечего вам сказать.
Вошел механик – ему нужны были передние тормозные колодки; потом клиент потребовал заменить «дворники» на его новеньком «воксхолл-корсе». Элдер повернулся и пошел прочь.
Вечером он сделал еще одну попытку. Шестичасовые «Новости» к этому времени должны были подходить к концу, ужин, по всей вероятности, уже стоит возле микроволновки или разогревается на плите.
Двери ему открыла жена Тревора, теперь она была очень деловая и быстрая. На руках там и сям – следы муки.
– Моему мужу нечего вам сообщить…
Тут он и сам появился, встал позади нее, уже не в рабочей рубашке, а в симпатичной ковбойке; и ничего симпатичного на лице – рот сжат, в глазах жесткое выражение.
– Тревор всю жизнь будет помнить, что случилось с его дочерью много лет назад. Но это было в другой жизни. Теперь его жизнь здесь, с нами. Надеюсь, вы в состоянии это понять.
Звучало это как заранее заготовленное заявление, как пресс-релиз. И словно подводя черту подо всем происшедшим, как в хорошо срежиссированной новостной программе, в дверях между ними появилась девочка лет семи-восьми, точная копия матери.
– Дейзи, – сказала женщина, – ступай в дом.
Вместо этого девочка прижалась к Блэклоку, и его рука, чисто автоматическим жестом, легла ей на голову и погладила по волосам.
Они так и стояли там, пока Элдер залезал в свою машину, поворачивал ключ в замке зажигания, включал передачу и разворачивался.
14
– На нейтральной территории, значит, – заметила Морин Прайор, когда Элдер позвонил ей и предложил встретиться в «Арборетуме», городском парке, который занимал весь центр Ноттингема, от восточной границы общественного кладбища до шоссе на Мансфилд.
Однако первым, с кем встретился Элдер, оказалась не Морин, а Чарли Резник, инспектор уголовного отдела полиции. Сунув руки в карманы бесформенного бежевого плаща, который он носил в любую погоду, Резник шел по парку мимо круглой эстрады, направляясь к выходу на Уоверли-стрит. Оттуда он легко мог добраться пешком через кладбище до Каннинг-серкус и офиса своего уголовного отдела.
– Чарли!
– А, Фрэнк!
Они были примерно одного роста, на дюйм-два выше шести футов, но Резник потяжелее на добрых полтора стоуна.[11]
– Ну, – спросил Резник, – как тебе живется на пенсии?
– Не так уж плохо.
Резника это явно не убедило.
– У тебя сейчас уже тридцать лет стажа, Чарли. Попробуй сам. Тогда и узнаешь.
Резник покачал головой:
– Я еще повкалываю немножко.
– Хочешь откинуть копыта, так и не сняв упряжи?
– Надеюсь, что нет.
У него было какое-то желтое пятно, заметил Элдер, размазанное и засохшее на рубашке рядом с галстуком.
– Девоншир? – спросил Резник. – Туда забрался?
– Корнуолл.
– А чего это тебя назад принесло?
– Ну, всякие дела… – Элдер сделал неопределенный жест рукой.
Резник кивнул:
– Ладно, мне надо идти. Рад был повидаться с тобой, Фрэнк.
– И я был рад, Чарли.
Элдер постоял, глядя, как он удаляется, очень легкой походкой для такого грузного мужчины. Он еще не исчез из виду, когда Морин стремительно вышла из-за розария на главную аллею.
– О старых временах вспоминали?
– Что-то в этом роде.
Морин кивнула:
– Я с ним один раз работала вместе. Отличный мужик. Хороший полицейский.
– Удивительно, что он все еще работает на Каннинг-серкус, в уголовном отделе.
– Ну, нельзя сказать, чтобы у него не было возможности оттуда уйти. Главным инспектором, начальником отдела по расследованию особо тяжких преступлений, еще когда он только создавался. Насколько я знаю, ему этот пост буквально на блюдечке преподнесли.
– А он отказался.
– Слишком много административной работы. Сплошные бумаги. А он по-прежнему любит сам во всем разбираться. Он у нас такой. Вот и носится, возится со всякой дрянью.
– Вполне могу его понять.
– А кроме того, ты ведь помнишь его ПП – постоянную подружку, сержанта Келлог? Линн Келлог?
Элдер, кажется, ее помнил: круглолицая, с тихим голосом, приземистая, около тридцати.
– Несколько лет назад они одновременно получили предложение перейти в новый отдел, который тогда только создавался. Келлог как раз должна была получить сержантское звание. В этом случае они оба попадали в неудобное положение, понимаешь…
Элдер понимал. Он не раз был свидетелем подобных происшествий.
– В результате Резник отказался, решил остаться на прежнем месте. А Келлог перескочила в отдел особо тяжких. Это было еще до того, как отдел раскидали по двум разным офисам. Ну она-то карьеру сделала. Теперь – инспектор в Карлтоне, вполне соответствует своей должности.
До участка, где когда-то работали Элдер и Морин, было полчаса езды по дороге на Мансфилд; он теперь располагался в новом здании, более всего напоминавшем второразрядную гостиницу.
– А они по-прежнему вместе живут? – спросил Элдер. – Резник и Келлог?
– Насколько я знаю, да, – ответила Морин, а потом, заметив грустную ухмылку Элдера, спросила: – А
