тот удивил его тем, что не стал высмеивать. «Дерьмо это все, парень, ничего хорошего, но это ж все-таки работа, правильно? И вовсе не до конца жизни. Шесть месяцев, так? После того, как ты сколько просидел? То-то и оно. Зачеркивай дни в календаре, один за другим – сам знаешь, как это делается…» После чего Дживонс отвернулся, увлекшись разговором с группой других обитателей общежития, и Доналд тихонько отвалил в сторону.
– Все в порядке, Шейн? – спросил его Гриббенс, встретив на лестнице. – Ты, кажется, нынче с сестрой встречался? Ну и как все прошло?
– Отлично. Просто здорово.
– Скоро и на уик-энд к ним поедешь? Семейный сбор, так?
– Ага. Скоро.
– Прекрасно. То, что надо.
Доналд с грохотом захлопнул за собой дверь, сорвал с постели простыню и одеяло, швырнул подушки через всю комнату и опрокинул кровать на бок; вырвал ящики из комода и рассыпал их содержимое по полу, попытался опрокинуть шкаф, но не сумел; в конечном итоге бросился на стену и с силой ударился об нее головой. Ударил себя кулаком в лицо – раз, другой, третий, еще, еще…
Он стоял на коленях, из носа текла кровь, кожа на лбу рассечена – и тут в комнату вошел Дживонс:
– Ну и дерьмо, парень! Ну и дерьмо!
Он поставил кровать нормально, усадил на нее Доналда, заставив запрокинуть голову назад, чтобы унять кровь, спустился вниз и вернулся со льдом, завернутым в полотенце. Они положили его на начавший запухать глаз.
– Вот так. Держи, чтоб не свалилось.
Мохнатым полотенцем и бумажными салфетками он, как сумел, обтер Доналда. Снова исчез на несколько минут и вернулся с таблеткой аспирина. Налил в пластиковый стакан воды из-под крана.
– На-ка выпей.
Потом привел в порядок комод, собрал с пола постель.
– Тебе сейчас лучше полежать.
Когда Доналд свернулся калачиком на кровати, подтянув колени к самому подбородку, Дживонс аккуратно укрыл его сначала простыней, потом одеялом.
– Придется тебе теперь какую-нибудь историю выдумать – насчет всего этого. Оступился, к примеру, упал – что-нибудь в этом роде, чтоб Гриббенс скушал без вопросов. Будем надеяться, что утром твоя физиономия будет выглядеть не слишком скверно. А теперь давай спи.
Он отошел к своей кровати, сел, скрестив ноги, достал «Уокмен» и надел наушники.
16
Кэтрин по жребию досталась внешняя беговая дорожка. Элдер чувствовал растущее напряжение в области желудка, пока она вместе с другими бегуньями – всего их было восемь – разминалась и разогревалась, дожидаясь сигнала занять места на старте. Триста метров, неполный круг. Волосы Кэтрин были завязаны сзади, прикрепленный к майке номер чуть надувался под майским ветерком. Вот они пошли к своим местам на старте, Кэтрин в последний раз потянулась, высоко подняв руки над головой, прежде чем занять низкий старт: ноги уперты в колодки, корпус вперед, пальцы на земле – чуть касаются стартовой линии, плечи напряжены, руки прижаты, взгляд сосредоточен, голова абсолютно неподвижна. Выстрел стартового пистолета – как всегда, раньше, чем Элдер ожидал, – и вот они уже несутся по дорожке; Кэтрин рвется вперед, но и все остальные тоже: пятнадцать метров, двадцать пять, тридцать… С трибун не разобрать, кто из них вышел вперед.
Кэтрин первой вошла в поворот, поскольку бежала по внешней дорожке. Остальные растянулись почти идеально прямой линией позади нее. Национальный минимум для этой дистанции составлял 40,7 секунды, минимально проходной для школьных чемпионатов – 41,6. Цифры так и стучали у Элдера в голове.
Одна из трех чернокожих спортсменок, сильная, мускулистая, начала набирать темп, выходя вперед по второй дорожке; высокая, с белой кожей и длинными развевающимися волосами девушка, бежавшая справа от Кэтрин, последовала за ней, не отставая ни на шаг; вот вся эта троица, хорошо оторвавшись от остальных, миновала последний поворот и вышла на финишную прямую. Элдер осознал, что выкрикивает имя Кэтрин, громко, стараясь перекричать толпу, собравшуюся у финиша. Чернокожая бегунья вырывается вперед, на два шага, на три, но тут Кэтрин догоняет ее, сравнивается в двадцати метрах от финиша – рот раскрыт, грудь вперед, голова откинута назад; так они и бегут вдвоем, корпус в корпус, стремясь к финишу, когда высокая девушка вдруг выскакивает между ними вперед и рвет грудью ленточку, триумфально потрясая кулачком над головой.
Вокруг Элдера сплошные возбужденные голоса, обсуждающие финиш забега, а все его внимание приковано к Кэтрин – она присела на краю дорожки, голова опущена, смотрит в землю.
– Она хорошо бежала.
Элдер обернулся на звук голоса жены, снова весь напряженный, но уже по другому поводу.
– Тебе не кажется? – спросила Джоан. – Хорошо ведь бежала.
– Да, хорошо.
На ней были кожаная куртка, искусно состаренная, вся в складках, обесцвеченная голубая майка и синие джинсы, выглядевшие новыми, на ногах – красно-белые кроссовки «Найк». Зеленые глаза. Бледная помада на губах, бледно-розовая. Либо она уделяет кучу времени искусственному загару, либо они с Мартином уже куда-то успели смотаться – на Сардинию? На Багамы? Или на Тенерифе?
– Ей просто не повезло, – сказал Элдер.
– Второе место.
– А она почти выиграла.
– Думаешь, она могла оказаться и третьей?
– Подождем, скоро объявят результаты.
– Да.
Люди двигались вокруг них, выискивая местечко получше в ожидании следующего забега.
– А я и не знал, что ты здесь, – заметил Элдер.
– Ну конечно, я здесь.
– Я тебя не видел.
– Точно.
– Джоан…
– Да?
– Ладно, не важно.
Она теперь выглядит старше, решил он, но никаких особых ухищрений с макияжем, маскирующих тоненькие морщинки, отходящие от уголков глаз; старше и гораздо лучше. Он бы прикоснулся к ней, если бы только мог…
– Ты уже давно здесь, Фрэнк?
– Дня два, кажется. Два или три.
– Где ты остановился?
– На Мапперли-Топ. У знакомого своих знакомых.
– С Кэтрин еще увидишься?
– Надеюсь.
– Я бы пригласила тебя к нам в гости, Фрэнк, только…
Элдер мотнул головой и чуть улыбнулся:
– Ладно, все о'кей.
Она придвинулась к нему на шаг, он не сдвинулся с места.
