— В качестве почетных гостей, союзников, а не пленников, что, несомненно, произойдет, останься мы в Ла-Рошели.
— Но я не собираюсь становиться гостьей Англии!
— Что может удерживать вас в Ла-Рошели?! В Ла-Рошели, занятой победителями?!
При последних словах коменданта щеки девушки покрылись густым румянцем.
— А-а, понимаю причину вашего нежелания отправиться в Англию, раздраженным тоном продолжал комендант, заметивший этот румянец. — Вам больше по душе общество господина д'Артаньяна и ему подобных. Но, Камилла, опомнитесь, прошу вас. В Англии мы будем окружены единоверцами, настоящими христианами. Вам будет оказан тот почет, которого вы заслуживаете.
Девушка отвернулась к окну.
— Камилла, я знаю вас с пеленок. Я изучил ваш характер лучше, чем свой, — это просто упрямство. Вы знаете этого гасконца едва ли вторые сутки.
Мадемуазель де Бриссар молча хмурила брови и кусала коралловые губки.
— Но, в конце концов, Камилла, это просто смешно! — вскричал комендант, которому, видно, было вовсе не до смеха. — Вы знаете, что небо лишило меня радости иметь детей, и я отношусь к вам, как к родной дочери. Неужели вы полагаете, что я позволю этому проходимцу волочиться за вами?
— Шевалье д'Артаньян — учтивый кавалер и храбрый солдат, а вовсе не проходимец, как вы изволили выразиться, сударь, — надменно произнесла мадемуазель де Бриссар и, не удостоив взглядом своего раздосадованного опекуна, вышла из кабинета.
— Боже правый! — вскричал комендант, когда створки дверей закрылись за девушкой. — Опять этот гасконец! Хотел бы я знать, чем он успел приворожить ее, когда она даже толком не видела его при дневном свете?!
Внезапная мысль заставила его замереть на месте. Комендант вызвал дежурного офицера, одновременно пытаясь вспомнить какую-то важную вещь.
— Пусть явятся эти трусы, что несли вчера портшез, — сказал он, досадливо морщась, словно терзаемый зубной болью.
Оба лакея были доставлены через пять минут.
— Так это вы прошлой ночью бросили портшез и удрали, словно трусливые зайцы?! — спросил комендант, одолеваемый смутными подозрениями.
— Ваша милость, поскольку мы знали, что в портшезе никого нет…
— Вы хотите сказать, что, если бы мадемуазель де Бриссар доверила вам свою жизнь и честь, вы вели бы себя, как подобает мужчинам?
— Ваша милость, мы дрались бы до последней капли крови!
— Я почти готов поверить вам, но с одним условием…
— Каким же, ваша милость? — почтительно спросил старший из лакеев, начиная надеяться на удачный исход дела.
— С одним-единственным условием. Вы, ничего не скрывая, опишете мне шаг за шагом весь путь, который вы проделали вчера, сопровождая мадемуазель де Бриссар.
— Нет ничего проще, ваша милость! — радостно воскликнули оба носильщика.
— Тем лучше, тем лучше, — благосклонно кивнув им головой, протянул комендант. — Тем лучше для вас. Итак?
— Мадемуазель-де Бриссар приказала нам отнести портшез к дому мадам Дюберже, но…
— Что же вы замолчали?
— Мне показалось, ваша милость, что мадемуазель не собиралась к мадам Дюберже.
— Вот как! Что же привело вас к такому глубокомысленному заключению, позвольте спросить?
— А то, сударь, что мадемуазель приказала двигаться по улице Аббатисс, хотя эта дорога — самая длинная.
— Так! Продолжай!
— Зато — это самая удобная дорога, если направляешься в городскую тюрьму, сударь.
— Не вижу связи между мадам Дюберже, мадемуазель де Бриссар и тюрьмой Ла-Рошели.
— Дело в том, ваша милость…
— Не советую вам увиливать от ответа!
— Дело в том, что не успели мы сделать и двух дюжин шагов, как мадемуазель де Бриссар объявила нам, что она передумала и не пойдет к мадам Дюберже.
— Куда же она приказала ее отнести? В собор на площади, не так ли?
— Это так, ваша милость, но…
— Черт возьми! Или вы будете говорить, или вас ожидают неприятности!
— Нет, нет! Ваша милость, мы расскажем все, что знаем. Только перед этим разрешите просить вашу милость об одной милости…
— Вы, кажется, позволяете себе ставить условия?
— Ни в коем случае, сударь! Мы смиренно просим у вас защиты.
— Защиты? От кого же?
— Видите ли, ваша милость. У нас есть некоторые основания полагать, что мадемуазель де Бриссар может рассердиться на нас, если мы сообщим вам, где она побывала до того, как направилась в церковь.
— Ах, вот в чем дело! — раздраженно проговорил комендант, резко смяв лист бумаги, лежавший перед ним на столе. — У них есть основания! Выкладывайте все начистоту, или мы не сговоримся, бездельники!
— Конечно, сударь, конечно. Мы и рассказываем вам все, как оно было. Но если мадемуазель де Бриссар пожелает после этого прогнать нас со службы…
— Ни слова больше о мадемуазель! Я плачу вам деньги, и вы скажете мне все, что знаете, или я, тысяча чертей, велю утопить вас этой же ночью! свирепо воскликнул комендант.
— Ах, ваша милость, вы не хотите сжалиться над вашими верными слугами, — со слезой в голосе проговорил тот из лакеев, что выглядел похитрее.
— Довольно! Я хочу знать все!
— Но, если мадемуазель откажет нам, где мы потом найдем такое хорошее место?..
— Бездельники! Я сам откажу вам от места за ваше позорное поведение прошлой ночью!
Видя, что комендант не на шутку разгневан, лакей сменил тактику. Он сделал круглые глаза и с поклоном приблизился к господину.
— Ох, сударь! Если бы вы знали, что у меня на душе творится, вы бы не изволили гневаться на своего верного слугу.
— Хватит говорить загадками. Если ты хочешь спасти свою шею от веревки — немедленно выкладывай все, что тебе известно. Твоего дружка это тоже касается.
— Ваша милость, перед тем как отправиться в церковь, мадемуазель приказала доставить ее к городской тюрьме.
— Я не ослышался?! Повтори, что ты сказал, каналья!
— Ну вот, сударь, вы изволили рассердиться…
— Так вы доставили ее к тюрьме?
— Совершенно верно, сударь.
— И что же было дальше?
— Мадемуазель приказала нам подождать ее. Потом она подошла к стражнику и о чем-то поговорила с ним.
— О чем, черт возьми, она могла говорить со стражником?!
— Этого мы не знаем, ваша милость, так как с того места, где мы стояли, слов было не разобрать.
— Продолжай.
— Так было дело, сударь. А потом солдат передал мадемуазель свой фонарь и открыл перед нею дверь камеры — наружную дверь, сударь.
— И она вошла?
