несколько человек из числа прислуги, расспросив которых д'Артаньян наконец понял, что комендант был выслан из города по приказу Ришелье.
— Черт бы побрал его высокопреосвященство, — пробормотал д'Артаньян. Похоже, я и шагу ступить не могу, чтобы не наткнуться на него.
Сколько он ни старался выяснить, куда уехал комендант с Камиллой, все было напрасно. По-видимому, прислуге действительно ничего не было известно.
Тут д'Артаньян сообразил, что он даже не знает имени ларошельского градоначальника.
— Ну, любезные, если вам ничего не известно о том, куда отправился ваш хозяин, то вам все-таки известно его имя?
— Господина коменданта зовут Жан Гитон, — ответили ему.
Расстроенный мушкетер вышел из комендантского дома на улицу и принялся яростно крутить ус. Это означало, что д'Артаньян находится в затруднительном положении и вдобавок не в духе.
«Я должен во что бы то ни стало узнать, куда он увез Камиллу», сказал себе мушкетер.
Неожиданно пришла блестящая мысль.
«Почему бы мне не навести справки у мэтра Буало?!» — решил д'Артаньян и отправился в церковь.
Исхудавшие прихожане хором пели благодарственный псалом. Страшные дни осады остались позади. Достойный кантор сидел за клавиатурой органа.
Слушая его игру, д'Артаньян подивился: откуда в этом тщедушном на вид старике столько сил? Глаза мэтра Буало были самозабвенно прикрыты, на губах сияла детская улыбка. Старик вызывал у мушкетера симпатию. «Он, наверное, знает о Камилле», — подумал мушкетер, чувствуя, что волнуется, как юнец, спешащий на первое свидание.
Он дождался окончания службы и подошел к кантору.
— Доброе утро, мэтр Буало. Вы ведь узнали меня?
— Право, не припоминаю, господин мушкетер, — нерешительно отвечал кантор, с опаской поглядывая на военный мундир.
— А между тем несколько дней тому назад моя жизнь находилась в ваших руках.
— Что вы такое говорите, сударь?! Вам угодно смеяться над бедным стариком. Вы — офицер армии победителей…
— Я — тот самый д'Артаньян, которого мадемуазель де Бриссар спасла от виселицы, направив к вам. А вы были так любезны, что не отдали меня в руки стражи, а напротив — постарались укрыть от преследователей.
— О Боже! Возможно ли это? Вы тот человек…
— Уверяю вас, мэтр Буало, что это именно я.
— Значит, я помогал офицеру вражеской армии, быть может, лазутчику?
— Я оказался в Ла-Рошели лишь с тем, чтобы открыть коменданту глаза на подлинное положение дел.
— Прошу вас объяснить ваши слова, сударь, так как я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
— Я сообщил ему, что Бэкингем погиб и английская помощь не придет. Посмотрите на этих измученных людей. Неужели надо было дать им погибнуть с голоду всем, затягивая осаду?
— В ваших словах бесспорно содержится зерно горькой истины, но…
— Но вы убежденный протестант и гражданин Ла-Рошели, вы ведь это хотите сказать, мэтр Буало?
— Именно так, сударь. А теперь, если у вас больше нет ко мне никаких дел, я намереваюсь пойти домой и отдохнуть.
— Только одно мгновение. Камилла… я хотел сказать — мадемуазель де Бриссар, как я слышал, была вынуждена покинуть город. Не оставила ли она вам каких-либо известий для меня?
— Должен огорчить вас, сударь. Девушке не удалось даже попрощаться со своими друзьями. Видно, новые власти торопились поскорее выгнать вон бывшего градоначальника — вот у них вы и наведите справки о новом местопребывании господина Гитона, сударь.
Яростно крутя усы, д'Артаньян вышел из-под церковных сводов на улицу.
Мимо проезжал капитан гвардейцев его высокопреосвященства г-н де Кавуа в сопровождении двух или трех своих подчиненных и еще нескольких драгун. Завидев мушкетера, он издали приветствовал его со странным выражением своеобразной смеси почтительности и неприязни на лице.
Г-н де Кавуа, несомненно, лучше, чем кто бы то ни было другой во всей армии (за исключением Рошфора, Ла Удиньера и Атоса), знал о миссии д'Артаньяна в Ла-Рошели, связанной с персональным поручением кардинала, и о том, что д'Артаньян выполнил его с честью. Последнее, впрочем, не было объявлено Ришелье во всеуслышание, но г-н де Кавуа резонно полагал, что раз гасконец жив и на свободе, то, следовательно, ему сопутствовал успех.
Отвечая на приветствие капитана гвардейцев его высокопреосвященства, д'Артаньян подумал: «Почему бы мне не прибегнуть к помощи недругов, когда друзья отказываются помочь!» Поэтому он сделал несколько шагов навстречу гвардейцам и, учтиво поклонившись, произнес вполне приветливым тоном:
— Доброе утро, господин де Кавуа. Приветствую вас и ваших спутников.
— Доброе утро, господин д'Артаньян, — отвечал капитан, немного удивленный любезностью мушкетера, обычно не жаловавшего вниманием людей в мундирах кардинальской гвардии.
— Приятно видеть, что наш приход сюда избавляет этих несчастных от мучений, — заметил д'Артаньян, обводя широким жестом улицу вокруг себя.
— Говорят, что вы, господин д'Артаньян, получили от его высокопреосвященства какое-то важное поручение и, рискуя жизнью, выполнили его, чем способствовали скорой капитуляции Ла-Рошели? — спросил г-н де Кавуа, в котором любопытство превозмогло чувство неприязни, адресованной, впрочем, не столько к личности гасконца, сколько к его мушкетерскому плащу.
— Это государственная тайна, но, так как я никогда не питал к вам никаких враждебных чувств, господин де Кавуа, как вы, быть может, думаете, но напротив — всегда относился к вам с уважением, я сделаю для вас исключение и открою ее.
— Нет-нет… если это касается каких-либо планов его высокопреосвященства… — решительно запротестовал капитан.
— Но это дело уже прошлое, поэтому я и доверяюсь вам, — успокоил его мушкетер.
— В таком случае я весь внимание!
— Прикажите все же вашим людям отойти назад. Что дозволено Юпитеру…
В те времена грубая лесть легко достигала цели и манеры были не столь утонченны, как теперь, поэтому капитан гвардейцев счел слова д'Артаньяна вполне уместными, вместо того чтобы заподозрить в них издевку.
Когда его драгуны попятились назад, д'Артаньян взял г-на де Кавуа под локоть и отвел в сторону.
— Видите ли, господин де Кавуа, дело заключалось в том, что его высокопреосвященство, зная меня как специалиста по бастионам, а точнее по их обороне малыми силами и разрушению стен, — вспомните историю с бастионом Сен-Жерве, — так вот, его высокопреосвященство пригласил меня к себе для конфиденциальной беседы. В ходе этой беседы он приказал мне тайно проникнуть в Ла-Рошель, заминировать все форты и бастионы, составляющие главный пояс обороны города, и, повинуясь условному сигналу, взорвать их глухой ночью, чтобы открыть бреши для нашей армии. Но меня узнали. Защищаясь, мне удалось уложить дюжину англичан (вы знаете, что их немало в Ла-Рошели), но тринадцатый оказался молодцом. К тому же я устал отбивать удары со всех сторон. Он легко ранил меня, и я попал в плен. На рассвете меня должны были повесить. Палач уже затянул петлю на моей шее. Мне предложили высказать последнее желание. Я попросил пригласить коменданта, заявив, что хочу сообщить нечто очень для него важное.
— Ах, черт! И он пришел?!
— Не то слово. Прибежал!
— Тысяча чертей! Продолжайте же, господин д'Артаньян!
— Как вы думаете, что я сказал ему?
— В самом деле — что?!
