– Подзакусите с нами.
– Только, уж извините, спиртного не держим, — с грубоватой прямотой заметил сероглазый командир, руководивший хором.
– Вот, я как раз по поводу спиртного, — сухо заметил моряк. — Мне сообщили, что вы злоупотребляете выпивкой…
– Мы!?..
– И мешаете соседям отдыхать. А когда один из них указал вам на это, вы его ударили и вытолкнули из каюты…
– Теперь понятно, откуда ветер дует, — догадался 'председатель'.
– Так было это? — спросил помощник капитана.
– Было другое, — и военные рассказали об инциденте со спиртоносом.
– Ну, я этому подлецу не позавидую, если вы его решили перевоспитать, — засмеялся моряк, когда все разъяснилось. — А вы откуда, товарищи?
– Мы — восковцы.
– Восковцы? Кто такие?..
– Извините, но вы, видно, не бывали в Ленинграде, — заспешил 'председатель'.
– Я, действительно, не ленинградец и не бывал там, — спокойно согласился моряк.
– Дело в том, что…
Не горячись, Сима, — снова вступил в разговор сероглазый. — Восковцы — это те, кто служил в тридцать третьем стрелковом полку, названном именем петроградского рабочего-революционера Семена Воскова, — разъяснил он. — Полк, как вы уже, наверное, поняли, находится в Ленинграде. Мы, все четверо, — однополчане. Демобилизовались в звании командиров взводов. Разрешите представиться. Вот этот, — указал говоривший на 'председателя', — Серафим Вахомский. Коренной ленинградец и начинающий литератор… Курчавый — Михаил Быстров. Он из Сибири, геолог и плясун. Думает открыть на Камчатке золото. Этот, с ложкой, — уралец, Василий Барболин. Непризнанный пока проектировщик транскамчатской магистрали и любитель вкусно поесть. Наконец, разрешите о себе, — поклонился оратор в сторону своих товарищей, — Глеб Травин из Пскова. Электрик и спортсмен-велосипедист.
– Мечтает о кругосветном путешествии на двух колесах, — буркнул тот, кого назвали непризнанным проектировщиком.
– Короче говоря, — уточнил Вахомский, — в семье было четыре сына: трое умных, а четвертый… велосипедист.
– Едем мы на Камчатку, — не смущаясь, продолжал Глеб. — Думаем, там для нас дело найдется.
Пока шло это полушутливое представление, морщины на лице моряка разглаживались, он словно помолодел от улыбки. Усталые глаза тепло, по-отечески, смотрели на юных мечтателей.
– Ну что ж, товарищи, желаю удачи. Или, выражаясь нашим морским кодом, 'иже, твердо, девятка' — счастливого плавания, — сказал он на прощание…
– Может быть, все же поедим, — нетерпеливо спросил Барболин, снова берясь за ложку.
Несмотря на порядочную качку, друзья не страдали отсутствием аппетита: с провизией было покончено в какие-то четверть часа. После обеда трое решили вздремнуть, а Глеб вышел на палубу.
…Океан, океан! Названный сначала Тихим, ты бережно нес на себе каравеллы Фернандо Магеллана, обманув на века полугодовым смирением мореплавателей, усыпив их настороженность. Это ты-то тихий — с твоими ураганами, смерчами, одиннадцатикилометровыми безднами, с копьями вулканов, ты-то, породитель ужаса прибрежных жителей — движущихся водяных гор цунами!
Бескрайние тяжелые волны, усыпанные стружками пены, громыхали по бортам корабля, злобно заглядывали зелеными глазами в иллюминаторы, запрыгивали на палубу… Опершись на поручни, Глеб подставил лицо могучему дыханию штормового ветра.
…'Великий океан. Любопытно, в Пскове тоже 'Великая', но река. И улица, на которой жил, 'Петропавловская'. Почти дома, только теперь к слову 'Петропавловск' надо будет добавлять — на Камчатке… Да, Псков, город родимый…'.
Палуба то вздымается, заслоняя горизонт, то провали вается. И, как волны, наплывают воспоминания.
…Побитые шины старого ходка тарахтят по булыжной мостовой. Глебу шесть лет. Он первый раз в городе.
Красив Псков. Золотом горят маковки сорока его церквей. Весело и сытно смотрят большими окнами сложенные из красного кирпича дома, над белеными оградами — весенняя кипень садов.
– Это что, тятя? — показывает Глеб на длинные громоздкие здания.
– Солдатские казармы, сынок. Вот тут я и служил.
– Царю служил — костыль нажил, — хмуро замечает мать.
Домой, в деревню Косьево, затерявшуюся в псковских лесах, Леонтий Травин заявился неожиданно — демобилизовался 'по-чистой'.
На царском смотру ротному не понравилась выправка рядового Травина — носки, видите ли, не развернул. Офицер вырвал у солдата винтовку и ткнул прикладом по его затекшей от долгого стояния ступне.
С плаца Леонтия, с размозженной ногой, отнесли прямо в госпиталь.
'Калека — какой в крестьянстве работник, — решил отставной солдат. — Один выход — в город подаваться'.
Так семья Травиных попала в Псков. Отец нанялся дворником и сторожем при квасном складе. В этом 'высоком совместительстве' он пребывал и через два года, когда Глеб пошел в школу, а затем в реальное училище.
…В каникулы паренек с утра до ночи на реке, на Великой. Правда, она не столь уж велика, но несет баржи, пароходы-пузатые, голосистые с колесами до бортов. Из-за этих красных, с шумом шлепающих по воде мельниц пароходики кажутся очень сильными.
На реке Глеб открыл много любопытных мест. В дельте Великой, перед ее впадением в Псковское озеро, в тростниковых зарослях водится всякая живность: крякают утки, кричат выпи, порхают маленькие перевозчики, бьются по песчаным отмелям самцы-турухтаны, грозно распустив цветные воротники; прыгают длинноносые кроншнепы, носятся с криком чайки; по мелким илистым заводям важно разгуливают на ногах-ходулях цапли и журавли, высматривая зазевавшихся лягушек. В зарослях хорошо гнездиться: на мелких разливах — мириады жуков, головастиков, лягушек. Дельта — богатейшее место для жировки птицы.
А вверх по Великой, по левому берегу, в каменоломнях, — царство ужей. Можно наблюдать, как они
