— Твоя ошибка в том, что ты продолжаешь делить мир на две части — нашу и профанную. И даже признавая, что первая выше второй, ты допускаешь про себя, что вторая может как-то повлиять на первую. На самом деле профанного просто не существует. Его нет. Небытие никак не может повлиять на бытие. И уж тем более, мирская мода не может повлиять на Традицию. Или — задумайся над этим — это не мода, а часть Традиции, которую мы отпускаем от себя только для того, чтобы она, как собака, приносила нужное нам…
Гомес подождал, пока Верховный выговорится. В последнее время Руководитель Работ стал много болтать.
— Ты подумал, что мы подвластны времени века сего. Но когда мы говорим, что времена меняются, — продолжал Верховный, — мы не имеем в виду так называемое физическое, или профанное время. Профанное время идёт для тех, для кого ничего не меняется и не может измениться, ибо они ничто, а ничто не подвержено изменениям — во всяком случае, таким, на которые стоит обращать внимание. Но времена преходят, когда сменяются эоны… Человечество слишком близко подошло к шарниру времени. Что там делается? — вопрос был задан, как всегда, неожиданно.
— Ничего особенного. Я контролирую ситуацию.
— Вот как? — Верховный поднял бровь.
— Ко мне приходил человек из ЦРУ, — с неудовольствием признал Гомес. — Они кое-что разнюхали.
— Это твоя ошибка, — ответил Верховный. — Ты не должен вызывать подозрений. Если к тебе пришли — значит, ты что-то сделал не так. Впрочем, всё это уже не имеет значения. В этом деле ты подстрахован.
Гомес расслабился. Подстраховка означала, что Досточтимая Ложа сама ведёт дело и несёт за него полную ответственность.
— Осталось последнее и главное, — Верховный сделал жест по направлению к алтарю. — Подойди и возьми.
На алтаре лежал запечатанный конверт с русскими буквами, и листок пергамента. Пергамент казался старым — а значит, и был старым: Ложа не признавала подделок.
Присмотревшись, Гомес понял, что это гороскоп.
— В конверте, — голос Верховного стал жёстким, — код подтверждения. Он обошёлся нам очень, очень дорого. Пришлось дать кое-кому из русских Высокие Градусы.
Гомес замер. Досточтимая Ложа крайне редко расплачивалась таким способом.
— Теперь будь внимателен. Импульс должен быть послан сегодня. Спутник пройдёт над Москвой в благоприятное для нас время. Твой человек должен быть на месте и контролировать тех двоих.
— Он на месте, Мастер, — ответил Гомес. — Он ждёт. Я передам ему код. Как только выйду отсюда.
— Интернет — хорошая вещь, — усмехнулся Верховный. — Ты вовремя этим занялся. Но будь осторожен… Теперь посмотри гороскоп, и обрати внимание на асцедент.
Гомес благоговейно прикоснулся к старому пергаменту.
— Это то, о чём я думаю? — на всякий случай спросил он.
— Да. Это гороскоп Царя Мира, во имя которого ведутся работы Посвящённых… Ещё раз: крайне важен асцедент.
— Четыре минуты? — спросил Гомес. — У нас есть четыре минуты?
— Минута, не больше. Чем точнее мы попадём в указанный момент, тем большей будет сила Царя. Так или иначе, эон Рыб закончен. Наступает эон Водолея, истинное имя которого тебе станет ведомо очень скоро… — Гомес затрепетал: это уже было явное, недвусмысленное обещание: наконец-то он войдёт в Истинный Свет не спиной, а лицом.
— Истинно и верно, — Верховный, известный миру как профессор Райдер, позволил себе чуть приподнять уголки рта, — ты будешь возведён к Служению и наденешь красный запон. Если всё произойдёт так, как должно. Ошибки не может быть. Солнце Мира уже встаёт — и тебе суждено быть его восприемником. Более того, ты сразу получишь Третий Градус Служения…
Гомес неуклюже пал на колени и поцеловал край одежд Верховного.
Спутник и в самом деле напоминал булаву: металлическая полусфера с конусами, несколько напоминавшими шипы. Во всяком случае, так он выглядел на экране компьютера. Роберт знал, что вершины конусов являются узлами так называемой «вероятностной решётки Княжина». От их положения зависела синхронизация фазового зеркала, отражающего поток Силы.
Сама процедура настройки оказалась довольно муторной. Сначала Геннадий Михайлович отдал колоду перфокарт какому-то пареньку — со словами «отнеси на вводилку, пусть прокачают на третий и ко мне». Парень ушёл, потом вернулся со словами, что «вводилка сбоит, а которая в зале, там очередь, как всегда». Полковник побагровел и пошёл выяснять ситуацию, взяв с собой Германа. Вернулся он минут через десять, почему-то один, усадил Германа за компьютер и велел «тыкнуть вон в ту иконку». Ничего не заработало, и Шацкий опять пошёл куда-то что-то выяснять. От всех этих сбоев и неполадок ощущение опасности как-то притупилось, так что Арутюнян даже позволил себе полазить по внутренностям компа. На диске не оказалось ничего интересного, кроме старой «Lines». Он набрал почти тысячу очков, когда Геннадий Михайлович не появился в третий раз, и снова потребовал потеребить иконку. На этот раз всё прошло нормально. Ещё через несколько минут напряжённой, но несложной работы машина, наконец, обрадовала: «Резонанс с вероятностной плоскостью планеты 98 % — фазовая достаточность 33.5 медианной средней».
Расчётное время оказалось небольшим: где-то часа четыре туда-сюда. К этому моменту спутник должен был получить код подтверждения — и, в случае совпадения, накрыть потоком кусочек земной поверхности. Ресурс зеркала был, правда, невелик — секунд пять-шесть в лучшем случае. После этого отражённое эхо минус-вероятностного импульса ломало настройку зеркала. Но на Москву должно было хватить. На всякий случай Роберт проверил направление резонансного эха: получалось, что небольшая часть импульса распространялась параллельно генеральному вектору плоскости системы, чтобы коллапсировать где-то в Тюмени, приблизительно в районе Тобольска. Это, впрочем, уже ни на что не влияло.
Шацкий всё время суетился: звонил куда-то по двум разным телефонам, отдавал распоряжения, в общем — работал. Потом он бросил Роберту «посиди тут, я сейчас», и пропал надолго.
Вернулся Гера, спросил — «когда». Роберт ответил. Гера посмотрел на часы, что-то пробурчал под нос, и побежал искать полковника.
Вокруг сновали люди: кто-то нёс кипу распечаток, кто-то пытался достать из-под монитора папку с синими тряпочными тесёмками. На Арутюняна никто не обращал внимания, и через некоторое время он почувствовал себя почти сносно. Единственное, что ему по-настоящему не нравилось — так это тусклые неоновые трубки под потолком, светившие как гнилушки на болоте.
Неожиданно ему приспичило отлить. Спрашивать, где тут сортир, Роберт поостерёгся: на таких вещах посторонние ловятся моментально. Мочевой пузырь, однако, настаивал на своём. После непродолжительной борьбы с естеством Арутюнян отправился на экскурсию по объекту. Длинный зелёный коридор с рядом закрытых дверей не внушал оптимизма. Зная по учрежденческому опыту, что нужная ему дверь располагается, скорее всего, в самом конце, он отправился сначала направо. Заметил пост дежурного, решил, что туда лучше не соваться, и пошёл обратно.
Другой конец коридора оказался глухим и тёмным — видимо, были какие-то проблемы с проводкой. Здесь как-то особенно чувствовалась тяжесть подземелья.
Он дошёл до полуразрушенной кирпичной лесенки, из-под которой ощутимо воняло ссаками. Осторожно спустился, едва касаясь стены — Роберт терпеть не мог сырость. Нащупал выключатель, пощёлкал им — тот не работал. Потом под руку подвернулся какой-то провод. Держась за него, он сделал ещё несколько шагов, и чуть не упал: очередной ступеньки не было.
Роберт тяжело вздохнул. Встал на последней ступеньке, расстегнул ширинку и помочился в темноту. Глубоко внизу что-то забулькало. «Как русский мужик в подъезде» — подумал Арутюнян и тут же
