— Уф-ф-ф, — Пенсов покрутил головой, разгоняя наваждение.
Белый песок сиял на солнце, шиповник розовел, море переливалось аквамарином.
— А дальше-то что было? — поинтересовался он у собачайника.
— Может, всё-таки выпьем по чуть-чуть? — жалобно проскулил пёсик, подкатывая носом стопку.
— Бр-р-р… Мне сейчас как-то не очень, — признался профессор. — Свежие воспоминания, знаете ли… Хотя это же наверное, того… наведённое? Гипноз какой-нибудь?
— Ну почему же? — пёсик не сводил глаз с пустой стопки. — Вы, некоторым образом, прожили этот кусочек жизни. Паравременной поток, изоморфный галактическому…
— Так дальше-то что? — Пенсов почувствовал, что теряет терпение.
— Вы писали книгу, — собачайник постучал хвостиком по столу. — Неделю. Пока не кончились запасы спиртного, — добавил он.
— М-м-м, — профессору стало стыдно. — У меня была коллекция коньяков…
— Была. А также четыре бутылки красного вина, херес, — это слово пёсик произнёс с какой-то неясной обидой, — бутылка медицинского спирта…
— Спирт-то откуда? — не понял профессор.
— Коллеги подарили на юбилей, — напомнил собачайник. — Профессиональная шутка.
— И я всё это употребил внутрь? — ужаснулся Андрей Валентинович. — И писал при этом? А Дёмка-то куда смотрел?
Собачайник промолчал.
— И что же получилось в итоге?
— Сами смотрите, — сказал Дем.
В воздухе возникла и тут же шлёпнулась на стол книжечка на дрянной бумаге и с аляповатой обложкой. На ней была всё та же Зина, на сей раз голая, лежащая на каком-то камне вроде алтарного. Вокруг были намечены какие-то неясные силуэты зловещего вида. Сверху красовалась надпись: «Зина: Кровавый Оргазм».
— «Оргазм?» А как же «Цыплёнок»? — робко спросил Пенсов.
Дем не ответил.
Пенсов осторожно перевернул томик и увидел аннотацию:
Снедаемый недобрыми предчувствиями, профессор открыл книжку на середине.
Он прочитал полторы страницы, потом осторожно положил томик на стол и посмотрел Дему в глаза.
Собачайник взгляд выдержал.
— И вы хотите сказать, что эту пакость написал я?! — наконец, сказал он.
— Именно, — пёс вздохнул.
— Водки, — решительно потребовал Андрей Валентинович. — Чёрт с вами, пусть будет вашего изготовления. Только быстро.
— Так бы и сразу, — проворчал пёс, явно довольный произведённым эффектом. — Ну тогда уж не по-маленькой, а сразу поллиторку…
Из стола был извлечён «Русский Бриллиант Премиум» в ведёрке со льдом. Пенсов смутно припомнил, что подобный способ подачи больше характерен для шампанского, но решил не встревать.
— Да вы не переживайте, — пёсик поднял лапами тяжёлую бутылку и принялся разливать. — Де Сад, знаете ли, ещё и не такое писал. Или вот ещё Сорокин…
На стол материализовалась плошка с грибами, и вторая, с солёными огурчиками.
Пенсов молча и быстро выпил, поморщился, закусил опёнком.
Пёс обнял лапами стопку, опрокинул прямо в пасть, икнул, вздрогнув всем телом. Потом сунул грызлице в огурцы и захрустел ими.
Андрей Валентинович тем временем осторожно открыл книжку поближе к началу, прочёл ещё несколько строчек.
— Нет, но я просто не мог написать такого! «Огромный кривой хер с чёрными шрамами от гнойников остановился у самых губ Зины. На самом кончике багровой нашлёпки уда опасно белел гнойный прыщ. Зина зажмурилась, обвив губами мерзкую плоть»… Ну это же невозможно! Я не говорю даже о содержании, но — «обвив губами»! Или вот тут: «Его вздыбленную мужскую стать неистово сосал энцефалитный клещ». «Плоть», «стать», «неистово сосал»! Я и слов-то таких не знаю!
— Знаете, знаете. У вас, — пёс утер лапой солёное грызло, выпил ещё водки и зарылся носом в грибы, — очень богатая фантазия. Вы её просто всю жизнь подавляли. Кстати, это многое объясняет с точки зрения наследственности… — собачайник достал морду из плошки и облизнулся. — Вы ещё сцену с опарышами не видели. Или вот ещё — как Вагина ставит парализованной старухе-процентщице пиявки на одно место, а негр Ананий подпаливает ей пятки, чтобы та кончила… Или как Ушат Помоев насилует…
— Что-о насилует? — вытращился профессор.
— Ушат Помоев, это у вас такой эпизодический персонаж, чеченский боевик, наркоман и садист… Ну вот он у вас насилует девственницу отрубленной рукой…
— Как это — отрубленной? — выдавил из себя несчастный Пенсов.
— У неё отрубленной. Да вы почитайте, очень натуралистично написано, со знанием физиологии. Образование пригодилось.
— Стоп-стоп. И я это отдал в «Арго»? В таком виде?
— Намеревались отослать, во всяком случае.
— Вы хотите сказать, что эту мерзость издали? У нас, конечно, были те ещё времена, но чтобы подобное вышло в печать… Нет, Жора, конечно, придурок, но чтоб такое…
— Нет, Жора тут ни при чём. Но потом — да, издали. Теперь это классика.
Профессору стало жарко — то ли от водки, то ли от солнца, то ли от чего ещё.
— В общем, проблема в том, — продолжал пёс, — что нас преследует Зина Вагина. Мы обратились к вам как к главному специалисту по этой даме…
— Вы сначала объясните мне, откуда взялась Зина и чем она вас достала, — попросил Андрей Валентинович. — Пока что я ничего не понимаю.
— Придётся с самого начала, — собачайник повёл носом. — Я тогда, с вашего позволения, ещё по одной налью… Показывать всё слишком долго, я лучше нарезочку сделаю…
Неделя непрерывного пьянства и творческого экстаза стоила профессору жизни.
Пенсова скрутил тяжелейший приступ холецистита. Дёмка успел вызывать «скорую», но было поздно: в тот же день Андрей Валентинович умер в Боткинской больнице во время экстренной операции на желчном пузыре.
Дёме позвонили утром. Узнав печальную новость, Пенсов-младший первым делом пошёл в отцовский кабинет, включил компьютер и проверил электронную почту. Аккуратный Дементий Андреевич хотел знать, не осталось ли каких-то срочных и важных дел, которые его отец не успел завершить.
Среди всего прочего он обнаружил готовый к отправке в редакцию текст очередной «Зины». Возможно, он его бы и отправил, но сначала заглянул в прикреплённый файл.
Если бы Пенсов-младший не стал бы совать нос куда не следует, ничего бы не случилось. Но, так или иначе, Дёма ознакомился-таки с последним произведением Андрея Валентиновича.
«Кровавый Оргазм», если рассматривать её как литературное произведение, представляла собой смесь чернушного боевика, порноромана и политического доноса. Что касается последнего, Пенсов с гнойным сладострастием проехался по всем известным ему политикам. В частности, пресловутым отцом ребёнка зининой подруги он почему-то сделал госпожу Мадлен Олбрайт, коей приписал трансвестизм и другие грязные привычки. Главным злодеем Пенсов предсказуемо вывел ненавистного Хапузова. Короче говоря, это был полный, стопроцентный, кромешный ужас — незаконный плод обиды, алкоголя и некстати разбушевавшегося подсознания.
