Репортаж не для печати

– Они умирали молодыми? – наивно-трогательно спросила Мишель.

– Да. И очень часто, – ответил я со снисходительностью строгого учителя, на которого внезапно снизошло великолепное расположение духа. – А что касается замков… Рыцарь постоянно пребывал в поисках славы. А славу не завоюешь, сидя дома возле камина и глядя на мерцающий огонь. Рыцарские доспехи не должны были ржаветь. Зависть к чужой славе весьма поощрялась среди рыцарства и гнала настоящего мужчину из дома в поисках признания.

Я начинал чувствовать, что Мишель потихоньку разочаровывается в романтике средневековья.

– А как же рыцарские турниры? Сражения за один только поцелуй понравившейся дамы, за один только поощрительный взгляд, брошенный ею на победителя?

– Тамплиеры почти не были свидетелями таких сражений по одной только причине: турниры не пользовались популярностью вплоть до позднего средневековья. Но ты права в том, что рыцарь должен был проявлять благородство – не убивать безоружного врага и не наносить ему смертельного удара сзади.

– Ты ничего не сказал о любви, – напомнила Мишель.

– Быть постоянно влюбленным относилось к числу обязанностей рыцаря.

– Мне это нравится'. – с удовольствием воскликнула Мишель.

Я понял, что рыцари, включая храмовников и самого Жака де Молэ, окончательно реабилитированы в ее глазах. Увлеченные разговором, мы только теперь обратили внимание на то, что ресторан «Доминик» опустел. Две свечи, горевшие на нашем столике и придававшие ужину особое очарование и некоторую таинственность, почти полностью оплыли и едва мерцали.

Я смотрел на Мишель, а она на меня. В ее взгляде было такое выражение, о котором можно было только мечтать, находясь с такой девушкой, как она. Я все еще не мог понять: грозит ли мне сегодня одиночество или нет – иногда излишняя настойчивость приводит к обратным результатам.

Но Мишель все решила за меня. Когда мы вышли на улицу, она, сделав едва заметное движение, коснулась ладонью моей руки. Словно электрический заряд пробежал по моему телу. Я, повернувшись к Мишель, взял ее лицо в свои руки и поцеловал в губы. Она прильнула ко мне и обвила мою шею руками.

У меня мелькнуло в голове смутное воспоминание: кто-то из великих людей сказал, что руки красивой девушки, обвивающие шею мужчины – это спасательный круг, брошенный ему с неба. Я снова с признательностью подумал о Провидении, подарившем мне случайную встречу с Мишель.

Мы долго стояли обнявшись, медленно целуясь. Затем Мишель попыталась выскользнуть из моих объятий.

– Мы, ведем себя так, словно сошли с ума, Стив! – сказала она. – Хотя… Хотя мне нравится… Очень нравится, когда ты вот так целуешь меня…

Вместо ответа я снова привлек ее к себе, возобновляя поцелуи. Затем мы поехали ко мне домой.

Это была прекрасная и нежная ночь любви. Более чудных мгновений я, казалось, еще ни разу не испытывал в жизни Или же испытывал, но так давно, что совершенно позабыл об этом.

Глава восемнадцатая. «ПЕЧЕНЬЕ, ПЕЧЕНЬЕ, ДАЙТЕ МНЕ ПЕЧЕНЬЕ!»

1

К сожалению, я не умею просыпаться мгновенно. Уже услышав трель будильника, я продолжаю некоторое время дремать. К активной жизни я возвращаюсь только после утренней чашки дымящегося кофе и стопки свежих газет, еще пахнущих типографской краской.

В то утро мое внимание привлекла заметка в «Нью-Йорк Тайме». Я сразу впился глазами в знакомую фотографию, опубликованную внизу на первой полосе.

В фотографию директора Каирского национального музея доктора Хасана эль-Салеха. На ней он был изображен во время какой-то официальной встречи. Улыбаясь, доктор Хасан пожимал руку египетскому чиновнику из министерства культуры.

Но рядом с этой фотографией была помещена и другая: лежавшего на середине мостовой человека в белой рубашке и в серых брюках. Испуганный человек, в глазах которого затаился ужас, будто он увидел дьявола. Доктор Хасан на этой фотографии лежал в луже крови, на спине, с неловко подогнутыми ногами.

В опубликованной ниже заметке говорилось:

ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ДИРЕКТОРА КАИРСКОГО

МУЗЕЯ. Каир. Вчера поздно вечером, на пути к своему дому, был убит Хасан эль-Салех – известный в мире востоковед, директор Каирского национального музея. В качестве орудия грязного и подлого убийства был использован девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет, брошенный рядом с телом доктора эль-Салеха. В результате полученных пулевых ранений – было сделано три выстрела – он умер мгновенной смертью. Судя по выражению лица убитого, эль-Салех за несколько секунд до смерти увидел наемного убийцу и, может быть, даже попытался бежать. Остается загадкой причина, по которой убили Хасана эль- Салеха, всю жизнь посвятившего защите египетских культурных ценностей от варварского к ним отношения. Он выступал за возвращение в Египет ранее похищенных шедевров египетской архитектуры и письменности. В частности, Хасан эль-Салех настаивал на возвращении незаконно вывезенного в Париж: знаменитого обелиска из храма в Луксоре – сегодня обелиск занимает почетное место почти напротив президентского дворца.
Возможно, именно эта деятельность известного ученого могла вызвать недовольство у столь могущественных сил как, например, международные торговцы древними сокровищами. Не секрет, что и сегодня они проявляют неподдельный интерес к одному из наиболее богатых на исторические памятники государству, в недрах которого продолжают таиться бесчисленные шедевры.
Полиция пока отказывается от выдвижения каких-либо версий, заявляя, что следствие находится в самом начале своей работы. Известно, однако, что за последнюю неделю к доктору эль-Салеху дважды на ведывайся молодой мужчина на вид тридцати трех- тридцати семи лет, темноволосый, чуть выше среднего роста. Он представился журналистом известной американской телекомпании и провел много времени в обществе эль-Салеха. Его имя пока неизвестно, но, как заверяют детективы, будет установлено в короткие сроки. Возможно, ему будет предъявлено обвинение в убийстве или же в пособничестве убийству.

Я прочитал короткую заметку дважды. От начала до конца. Потом начал читать в третий раз. Впрочем, я уже не видел текста – строчки слились в одно большое пятно и поплыли перед глазами вместе с закачавшимися стенами и поехавшим в сторону от меня письменным столом.

Мне показалось, что началось землетрясение силой в девять баллов по двенадцатибальной шкале Рихтера. Я смотрел перед собой невидящим взглядом, не особенно возражая против того, что стены обрушатся на меня вместе с потолком и погребут под обломками.

Я сидел и ждал, уставившись в одну точку.

Ждал наступления конца света.

Апокалипсис по каким-то причинам был отложен, и, изумленно озираясь по сторонам, я обнаружил, что землетрясения нет. Столь значительный эффект на меня произвела короткая заметка с двумя фотографиями.