к нам притопал этот человек, сама по себе уже свидетельствовала о том, что наверняка мы что-то нарушили. Может быть, землянику собирать нельзя, может, на машине по этой дороге запрещено ездить и тут сделали какой-нибудь заповедник или заказник. Мы-то здесь бываем раз или два в году. В подтверждение моей догадки человек с карабином хрипло закричал:
— Разве вы не знаете, что с собаками в тайгу ходить нельзя?!
Я старался держаться спокойно и вежливо. Со мной Жейка и Лида, а у этого в руках нешутейное оружие — пятизарядка.
— Мы не с собаками, а с собакой, и не в тайге, а на поляне.
— Зачем же вам на поляне сдалась собака?!
— Для охраны.
Голос его надломился на высокой ноте и снизился почти до нормальных тонов. Похоже, он понял, что его крик не действует.
— Собака может зверя какого-нибудь задрать!..
— Тигра, например… — не выдержал я.
Он заглянул в глаза, не издеваюсь ли я над ним, и, наткнувшись в них на абсолютную серьезность, продолжал:
— Тигра собаку сама сожрет. А вот ежели собака ваша за кабаном побежит?
— Не побежит, — уверил я, — это очень послушный пес. Вот видите, он на вас не нападает, хотя то, как вы разговариваете, ему не нравится.
Человек с карабином настороженно взглянул на Чиньку, будто только теперь по-настоящему понял, что тот способен кинуться на обидчика и защитить хозяина.
Чинька, словно понимая, о ком речь, стоял, вытянувшись в струнку, вздыбив шерсть на загривке и чуть пошевеливая черной пипкой носа. Ждал приказа.
Человек направил ствол на Чиньку, но вспомнил мои слова: «Эта собака денег стоит…» — демонстративно закинул ремень карабина на плечо, медленно развернулся и пошел своей дорогой, с явной неохотой оставляя нас в покое.
Обернувшись, я увидел приближающихся к нам школьников с бидончиками. Они подошли, поздоровались, а взрослый лобастый мальчуган поинтересовался:
— Чего это к вам наш Сенька прицепился? Не обращайте внимания, он ко всем пристает. А к карабину у него патронов нету…
Грибники
В последнем месяце лета временно позабыты купания, рыбалки, ночевки в палатке и веселые рассказы у костра звездной ночью. Наступает грибной сезон, когда коричневые, пузатенькие и плотные, будто резиновые, боровички вылезают из-под листьев по склонам сопок целыми семьями.
Всякие там цветастые сыроежки не в счет. Они красивы, спору нет, при умелом приготовлении даже вкусны, но нет гриба лучше белого.
У нас свои излюбленные места, которые мы знаем с детства. Если в прошлый сезон грибы были обильны в дубках, то в следующем там их наверняка не будет.
На этот раз мы решили отправиться на разведку к одной из своих ближайших кладовых. Надо было узнать, каков там нынче урожай. Собрали корзины, немного еды. Лида и Жейка уговорили поехать за грибами и Анну Моисеевну, которая очень боится на море «бугров», как она называет волны. Тополя у дома и дубки близлежащей сопки стояли прямехонько, как свечки, не колыхались, — значит, на море не было ветра. Это поддерживало ее решимость переправиться через залив. Корзины и походный рюкзак были сложены у калитки, как раз напротив Чинькиной будки. Чинька с нарастающим волнением наблюдал за сборами. Конечно же он давно сообразил, что мы отправляемся в поход. А так как Чиньке было абсолютно все равно, куда ехать, лишь бы ехать с нами, он волновался и временами тихонько поскуливал от нетерпения. В походы мы его не всегда брали, и это вселяло в него некоторую неуверенность, вдруг на сей раз ему не повезет?..
Четыре человека да вещи, а это уже тяжелый груз для лодки, и я решил на этот раз Чиньку оставить дома. Он нам совершенно не нужен. Я ему так прямо и сказал:
— Чинька, не виляй хвостом, мы все равно тебя не возьмем, потому что ты не грибник. Для тебя что гриб боровик, что пень — одинаково.
Чинька залаял на меня, будто хотел возразить или оправдаться. Он смотрел в глаза и гавкал. Хотел доказать, что он справится.
Мы с Жейкой, а за нами Анна Моисеевна, вышли за калитку. Чинька стонал и плакал. Он умолял взять его с собой, гавкал взахлеб и унижался, забыв про свое благородство, про свою гордость, и глаза его выражали только мольбу.
Жейка и Анна Моисеевна просили взять его, но я был непреклонен. Я сказал уже свое слово и был уверен, что менять решения — нехорошо. Это разлагает даже сплоченные коллективы. Пускай лучше говорят «тверд не в меру», чем «не в меру мягок»… Под Чинькин вой мы пошли к морю. Лида замешкалась на даче.
…Выйдя во двор, Лида была остановлена Чинькиным воплем. Он взлаивал в ту сторону, куда мы удалились, поворачивал голову к ней и жалобно подвывал, умоляя: «Возьми меня, возьми меня!..»
— Чинечка, тебя оставили… Ах они нехорошие!
Чинька, соглашаясь с ней, с глубокой обидой лаял нам вслед. Лида отцепила его. Чинька обрадованно подпрыгнул и выскочил за калитку. Минута — и он догнал нас. Сделал круг и вожаком зашагал впереди.
— Это еще что такое?! — удивился и осерчал я. — Чинька, ты сбежал?
Чинька опустил голову и хвост, чтобы сделаться незаметнее, но продолжал идти впереди как ни в чем не бывало.
— Твоя работа? — спросил я Лиду, догнавшую нас.
— Ты бы видел, как он просился!..
Лодка бежала по глади моря не очень резво, зарываясь в воду, как утюг. Впрочем, с «ветерком» проехаться не удалось бы и без Чиньки. Мотор был слабоват для четырех человек. Ехали без приключений. В пути Анна Моисеевна приговаривала:
— Слава богу, нет бугров!..
— Сплюнь! — смеясь, советовала ей Лида.
И Анна Моисеевна сплевывала за борт, как заправский мореход.
Через час с небольшим подошли к берегу. Двигались осторожно, чтобы не напороться на камни и не зацепить винтом за отмель. Длинная узкая полоска ровного берега встретила нас благодатной тишиной. Тут же круто вверх поднимались склоны сопок, такие обрывистые, что взбираться по ним легче, чем спускаться.
Вытащив лодку на берег и выбросив якорь, мы полезли на сопку. По обыкновению, я привязывал Чиньку к лодке для охраны, но на этот раз мне не хотелось портить ему настроение. Ему не нравилось оставаться у лодки. Если мы его привязывали, он громко лаял, по-своему, по-собачьи, ругая нас. Теперь он карабкался рядом, а я выговаривал ему:
— Ты беспонятливый пес… Грибы собирать не можешь, бегаешь без толку по лесу, ну какой от тебя прок!
Чинька охотно слушал меня и довольный шел рядом.
Земля в лесу была жирная, обильно политая дождями. Пахло гнилыми кореньями и древесиной, сырой зеленой листвой, корой деревьев, и в этом невообразимом хаосе запахов пробивался, настораживая и будоража воображение, тонкий грибной дух. Это был ни с чем не сравнимый запах не каких-нибудь там маслят и краснушек, а настоящих белых грибов-боровичков. Вы обращали внимание, как пахнут боровички? Они пахнут не грибной сыростью, нет, у них свой запах, сладковатый и острый. Руки после боровичков долго источают их аромат. А вы пробовали ножку сырого боровичка? Попробуйте, это очень вкусно и, уверяю вас, совершенно безопасно. Обламываете кусочек ножки и жуете слоящуюся белыми тонкими нитями мякоть.
