— Ты дружил с Дрого. Вы с ним когда-нибудь говорили о религии?
— Совсем немного. Подобные разговоры могли бы омрачить наши отношения. По-моему, он был очень набожным человеком. — Мушид наморщил лоб. — Сначала ты спросил меня о древних богах, затем о смерти Дрого. О чем ты хочешь узнать на самом деле?
— Я хватаюсь за любую ниточку. Убийца Дрого не найден и поныне.
— Это плохо. Чем меньше мы знаем о делах Сатаны, тем он сильнее.
— Стало быть, он силен сейчас как никогда.
Какое-то время мы шли молча, держа руки на рукоятях мечей, дабы обескуражить норманнов, бросавших на нас неприязненные взгляды. Первым молчание нарушил Мушид.
— Если бы жертвой убийц стал человек из нашей деревни, я бы искал преступников среди его друзей, любовниц, слуг или господ.
— Друзья Дрого в тот день находились возле моста и занимались строительством башни. К месту преступления нас привел его слуга. О его любовницах мне ничего не известно. — Я невольно вспомнил о Саре, которую видели многие, но никто не мог разыскать. — Что же касается его господина Боэмунда…
Только теперь я понял, где мы оказались. Не успел я произнести имя Боэмунда, как мы вышли на широкую площадь, посреди которой стоял его огромный шатер в красную полоску. Наверху висел стяг с вышитым на нем серебристым змеем.
— Здесь я должен тебя покинуть, — сказал Мушид.
— Так ты шел к Боэмунду? — Мне вновь вспомнился омерзительный грех Танкреда. — А известно ли тебе, как поступают норманны с такими же исмаилитами, как ты?
Мушид улыбнулся.
— Если речь идет о возможной выгоде, норманны готовы забыть о ненависти. Боэмунд ищет средство проникновения в город. Возможно, я смогу обеспечить его необходимым оружием. Спасибо, что проводил.
Он кивнул мне и нырнул в палатку. Никто не остановил его.
Двумя неделями позже, в конце мая, Сигурд, Анна и я сидели у костра и лакомились тушеной рыбой. После того как мы перебрались в лагерь Раймунда, проблемы с провиантом у нас практически исчезли, ибо дорога к морю находилась под контролем провансальцев. Впрочем, нас это не радовало. В те дни каждая трапеза могла быть последней перед приходом турок, и потому хлеб казался нам пеплом. Наступление лета также не улучшило нам настроения, поскольку в жару доспехи казались особенно тяжелыми, а мухи, роившиеся над прибрежными болотами, не оставляли нас в покое ни на минуту. Мы больше не голодали, однако теперь в тело нашего воинства вцепилась страшная костлявая рука болезней и мора. И все-таки более всего мы страшились появления Кербоги. Его воинство, по слухам, могло появиться у стен города всего через несколько дней.
— Подумать только, прошел целый год с тех пор, как мы покинули Константинополь, — сказал Сигурд.
Он выловил в котелке кусок рыбы и принялся есть ее прямо с ножа. — К тому времени, когда ты сможешь увидеть своего внука, у него самого уже будут дети.
— Если я доживу до этого, то готов подождать.
Если все шло хорошо, Елена уже должна была разрешиться от бремени. Каждую ночь я молил Бога о даровании здоровья ей и ребенку и просил свою покойную жену Марию молиться о них в загробном мире. Мы так и не получили от них ни единой весточки.
Мне казалось, что мрачная тень смерти нависла над всеми близкими моему сердцу людьми.
— Я буду счастлива, если нам удастся дожить до начала следующего месяца, — заявила Анна. — Кербога совсем рядом, а франки никак не выяснят отношений.
— Не говори так! — одернул ее я. — Мойры слишком часто прислушиваются к нашим глупым надеждам и позволяют им сбыться. Стоит пожелать прожить месяц — и они выполнят твое желание с убийственной точностью.
— Все это пустые предрассудки, — усмехнулась Анна. — Ты меня поразил… Что это?
Она указала за костер, заметив в темноте какое-то движение. Через несколько мгновений возле костра появился мальчишка ростом мне примерно по пояс. Волосы и одежда его торчали клочьями, лицо покрывала грязь, однако глаза ярко горели в свете костра, а голос был чист, как родник.
— Кто из вас Деметрий Аскиат?
Я изумленно протер глаза. Дым образовывал за головой мальчишки некое подобие нимба, а лицо его горело огнем, словно это был какой-то кудесник, от которого исходило чудесное сияние, казавшееся особенно ярким в ночной темноте.
— Деметрий — это я. — Я дотронулся до лежащего рядом камня, надеясь, что его грубое естество позволит мне сохранить связь с этим миром. — Зачем я тебе?
Видение наморщило чело, силясь вспомнить нужные слова.
— Ты желал говорить с моей госпожой.
— В самом деле? — Грубый голос Сигурда тут же обратил мои иллюзии в ничто, и я увидел стоявшего возле костра маленького оборванца. — Деметрий, ты мне ничего не говорил об этом!
Я не обратил внимания ни на него, ни на сердитый взгляд Анны.
— Кто твоя госпожа?
— Ее зовут Сарой. Ты должен пойти к ней один, — добавил он, заметив, что Анна и Сигурд поднимаются на ноги.
Мальчишка быстро вел меня через лагерь к реке. Многие из тех, кто сопровождал армию, уже разбежались, и расстояния между кострами стали заметно больше. Время от времени мой провожатый совершенно исчезал из виду, растворяясь в ночи, словно дымка, однако каждый раз я вновь находил его взглядом и устремлялся вслед за ним. Заметив у реки светлое пятно, я решил, что он остановился, и решил его нагнать.
— Деметрий Аскиат! Ты ответил на мой зов. Или, может, это я вняла твоему зову.
Я остановился как вкопанный. Куда подевался мальчишка, я так и не понял, но светлое пятно оказалось женщиной со спокойным и благозвучным низким голосом. Сколько я ни вглядывался во тьму, я мог разглядеть только ее белое платье.
— Ты — Сара?
Она тихо рассмеялась — или это волна плеснула о берег?
— У меня много имен. Тебе я известна под именем Сара.
— Кем ты была для Дрого?
Я вытянул руку, надеясь найти рядом с собою дерево или камень. Увы, опереться мне было не на что.
— Наставницей.
— Так это ты научила его вырезать кресты на спинах?
— Этому я его не учила. — В голосе Сары прозвучало такое сожаление, что мне тут же захотелось приласкать и утешить ее. — Всегда будут находиться люди, извращающие учение.
— Ты имеешь в виду Дрого и Рено?
— Они неповинны в этом. Сердце Дрого обратилось в тернии, ранившие своими шипами тех, кто отваживался к нему приближаться. Что касается Рено, то он всего-навсего слишком истово следовал за Дрого.
— И чему ты их учила?
— Вере в Господа. Чистому пути.
— Разве в этой армии недостаточно священников и епископов, которые учат тому же?
Я вновь услышал ее мелодичный смех.
— Священники и епископы? Они служат своим господам, князьям этого мира. Они учат повиновению, твердят, что оно позволит воинам получить достойную награду в этой войне. Священники нисколько не заботятся о состоянии душ своих пасомых. Посмотри на этот лагерь, Деметрий, — разве ты не видишь, что Господь нас покинул?
— Он всегда рядом, но мы в слепоте своей не видим Его!
— Если бы души наши были чисты, мы исполнились бы блаженства. Этот лагерь превратился в грязное
