Маленький секрет

пробормотала Барбара.

– Как дела у Мирны? – поспешила спросить Анна, чтобы Барбара не попрощалась и не положила трубку. Только не сейчас.

– Похоже, она в ужасном состоянии.

– Почему? – поинтересовалась Анна, а сама подумала: «Я прекрасно знаю почему. Это потому, что я уехала от нее». Но она хотела услышать это из уст матери. Но ответ Барбары застал ее врасплох:

– Из-за смерти отца.

– Отец Мирны умер?..

– Да. Разве ты не знала? – полюбопытствовала Барбара.

– Нет.

Анне хотелось бы знать, как Мирна пережила это событие. Но потом она подумала, что у Мирны есть Том – он ее поддержит. Том в такой ситуации будет очень кстати, он успокоит Мирну.

– Мы больше не поддерживаем отношений, – сухо ответила она.

Интересно, если бы они с Мирной все еще дружили, пригласили бы ее на похороны? Вот уже много лет мистер Ломонд относился к Анне с неприкрытой враждебностью. Он считал, что его сын стал гомосексуалистом по ее вине. Почему она ни разу не сходила с Гримом на свидание? Этого могло бы оказаться достаточно, чтобы его сын уверовал в брак. Так ведь нет! Она украла у Грима шанс когда-нибудь иметь своих детей.

– Я о тебе беспокоюсь, – сказала Барбара, прерывая ход ее мыслей. – Дон сказал, что ты уходишь с работы.

– О, теперь, значит, Дон, – усмехнулась Анна. – Значит, он больше не «твой отец, который сидит в клубе консерваторов».

– Анна, пожалуйста…

– Почему бы тебе ни перестать волноваться за меня и не начать волноваться о своих собственных проблемах?

– Но у меня столько…

Барбара разрыдалась.

– Пожалуйста, не плачь, – смягчилась Анна. Не мать очень редко плакала – если такое вообще когда- нибудь бывало. Теперь же, казалось, она плачет постоянно.

«Пожалуй, пусть лучше выплачется», – решила Анна, так как почувствовала, что сама сейчас разрыдается.

– Ты не знаешь, какие у меня проблемы.

– Ах, какие у тебя могут быть проблемы! – вздохнула Барбара.

– О, ты даже себе не представляешь. Ты просто представить себе не можешь, – снисходительно сказала Анна. Она снова почувствовала себя ребенком, на четвереньках ползущим в материнские объятия. Только не вредна ли такая инфантильность?.. Ну, в конце концов, рассудила Анна, это всего лишь короткий телефонный разговор, и даже Вильгельм Гроэ верит в открытое выражение чувств, особенно когда они предназначаются родной матери.

– Анна, я тебя знаю, – сказала Барбара, шмыгая носом. – Твое решение бросить свою работу – это все твои фантазии. То же самое было с тем мальчиком в школе. Как там его звали? Чарли Сакер?

– Секер.

– У тебя прекрасная скромная работа. Зачем ее бросать?

– Мама, запомни, теперь на меня уже не действует эмоциональный шантаж.

– То же самое было, когда ты захотела стать собаководом.

– Мне же было всего семь… – возразила Анна, стараясь сохранить серьезность.

– И косметологом. Помнишь? Ты тогда сказала, что это твоя «мечта».

Анна действительно так сказала, когда, закончив Политех, умоляла родителей оплатить ее учебу в Лондонском институте красоты и моды.

Брошюра, в которой рекламировался этот курс, представляла все в радужном свете, на фотографиях были запечатлены красавицы, делающие стрижки на красивых головах или маникюр на тонких, изящных руках. Были там и глянцевые фотографии студенческого кафе, где холеные студенты попивали капуччино. Но Анна и не подозревала, что красота может быть такой серьезной научной дисциплиной – с лекциями, курсовыми работами, зачетами. В реальности ей приходилось возвращаться домой, сгибаясь под тяжестью учебников с иллюстрациями женщин, страдающих всякими заболеваниями кожи. В первый же день на нее обрушилась информация о сыпи, фурункулах и прыщах.

Она бросила учебу после первого же семестра.

– Анна, это было то, чем ты «всегда» хотела заниматься.

– Мама, тогда я была очень молода, – сказала она, изо всех сил сопротивляясь возвращению к своей старой роли – роли ребенка Барбары, которая в свою очередь играла (бездарно) роль матери.

– Твоя «мечта»… – повторила Барбара, но без тени осуждения или насмешки. – Ты не могла без этого жить. Ты хотела быть косметологом всех звезд Голливуда.

– Я про это забыла.

Анна уже начала улыбаться.

– Так, значит, папа съехал? – Она села на диван и подтянула колени к груди. Ей нравилось это состояние – снова быть ребенком.

– Да, но я позвонила тебе не затем, чтобы… Давай поговорим о более счастливых моментах, – оживилась Барбара.

– Что ты думаешь по поводу развода? – спросила Анна, обнимая колени.

– Ну… – Казалось, что слова даются Барбаре с трудом. – Зачем об этом говорить?

– Просто я знаю, как важен был для тебя брак – в принципе.

– Ну, тогда знай, что я не хотела развода. Но после нашего разговора… Слишком многое было между нами сказано, а сказанного не воротишь. Проблема Дона в том, что он не знает, когда счастлив. Он никогда не успокоится. Правда, в этом, на мой взгляд, виновата партия, которая вдалбливает людям в голову всякую чепуху. Это партия заставила Дона поверить в то, что ему нужны такие вещи, как, например, портьеры в складочку. Или Кэтрин. Все это сидит у него в голове. Но я-то знаю твоего отца. Он не будет счастлив с той женщиной.

Анна не знала, стоит ли ей пригласить мать к себе на новую квартиру. Ей хотелось услышать ее мнение о квартире; она прекрасно знала, что, во всяком случае, наружный вид дома уж точно произведет на Барбару впечатление, как бы она ни старалась скрыть это.

– Но он и раньше не был счастлив, так ведь? Никто из вас не был счастлив.

Любой приличный психолог сказал бы Анне, что тем самым она напрашивается на отповедь со стороны матери. «Зачем так делать? – слышала она призрачный голос Шона Харрисона. – Чтобы лишний раз подтвердить, что у тебя заниженная самооценка?»

– Ох, счастливы, – повторила Барбара таким тоном, словно это было какое-то неприличное слово. – Не будем больше об этом. Давай поговорим про Рождество. Чем ты будешь заниматься? Приедешь ко мне, как обычно?

– Ну, если выбор станет между тобой и Кэтрин…

– Ну, тогда лучше пойти к дьяволу, знаешь ли.

Анна почувствовала, как при этих словах ее мать улыбнулась.

– A «SOS!» выйдет в Рождество? – спросила Мирна у Анны, в то время как Шелли в знак соболезнования повесила на шею Кармен мишуру.

– Еще бы! Рождество – это самая горячая пора. Как раз в это время мы наживаемся за счет распадающихся семей и самоубийств. Количество слушателей нашей аудитории резко увеличивается. Это здорово. Нам поступают очень возбуждающие звонки о смерти…

Она посмотрела на Мирну и вдруг вспомнила:

– О боже, прости меня. Послушай, я так тебе сочувствую… насчет отца.

– Ну… Это не было неожиданностью.

– Я понимаю.