извращенный сексуальный сон. Но меня пугало и до сих пор пугает — сильнее, чем я могу выразить, — то, что подобные вещи существуют, таятся за прочным фасадом обыденной жизни. За сценой находится целый мир стремительного, лихорадочного бытия. Стоит увидеть его — не сможешь забыть. А я стал частью этого мира, зацепился за его колесо. Мне чудилось, что во время катания на ярмарочной карусели я взглянул вниз и узрел открытые детали механизма, который меня нес. Или заметил, как облетает краска с нарисованного неба, являя лик Бога, подобного огромному кукольнику. Окруженный шестернями и рычагами, перемещающими звезды, Бог с усмешкой смотрит вниз, на землю, и держит в руке солнце, словно мячик на резинке.
Я отодвинул тарелку, не в состоянии больше есть.
Обострившиеся чувства терзали меня новыми чудовищными ощущениями: тепло бифштекса на тарелке взывало к теплу в моем животе, где незримая машина пищеварения превращала съеденное мясо в фекалии.
На одно омерзительное мгновение я ощутил суету бактерий в кишечнике и смерть миллионов клеток мозга в процессе мышления. Я видел себя через гротескное увеличительное стекло: в один миг я был беспредельным, атомы моего тела неслись сквозь пространство со скоростью света в огромную черную топку на краю хаоса, а в следующее мгновение делался крошечным, бесконечно умирающим, ничтожной точкой во тьме, беспомощной и затерянной, неимоверно далекой от Бога.
Я покачнулся, потеряв привычные ориентиры, и в тот же миг все встало на места: ресторан, тусклый свет свечи на столике, запах мяса, красное вино в бокале. Заглянув в преддверие ада, я едва мог вспомнить свою тревогу. Отрезал еще кусок бифштекса и съел, ощущая первобытную радость насыщения. Да, я был избранным.
Я заказал фрукты, пирожное, еще вина, а под конец — кофе и бренди. Попросил у официанта газету и за четверть часа прочел «Ивнинг пост», с некоторым удовлетворением отметив, что труп в склепе еще не найден. Отчеты о «мертвом теле в водосливе» перекочевали на третью полосу, поскольку расследование буксовало, хотя Скотленд-Ярд продолжал над ним работать. Я поискал новости о том, что произошло прошлой ночью в пивнушке, и наконец наткнулся на сообщение — полдюжины строчек на четвертой странице под заголовком «Пламя унесло две жизни». Пожар, который разожгли мои спутники, чтобы скрыть улики, ввел полицию в заблуждение — по крайней мере, на время. Мне стало гораздо легче, я заплатил по счету, взял пальто, надел шляпу и направился на свою новую квартиру. Я шел вдоль реки, наслаждаясь беспечностью этих минут, тихим журчанием Кэм и окутывающей меня темнотой. Не ощущал ни малейшей усталости, хотя было поздно, а я не привык бодрствовать по ночам. Я решил, что дома займусь работой, но не успел переступить порог, как все мысли о книгах вылетели из головы. Едва я протянул руку и собрался включить свет, как меня остановил голос — до ужаса слабый, хриплый, но несомненно знакомый.
— Дэнни, не зажигай свет… это я.
Я моргнул, пытаясь привыкнуть к темноте, снял очки и разглядел слева от себя бледный бесформенный силуэт.
— Роберт?
Ответа не было — лишь такой же хриплый, еле слышный вздох.
— Роберт, с тобой все в порядке?
Снова этот призрачный звук, сопровождаемый шорохом и поскрипыванием со стороны кровати. Я еще не обвыкся в этой комнате, к тому же выпил больше обычного; пытаясь подойти к другу, впотьмах ударился о стол, потерял равновесие и чуть не упал, запнувшись о складку на ковре.
— Как ты нашел меня? У тебя неприятности?
Всхлип во тьме.
Наконец я добрался до Роберта и понял, что он полулежит на кровати, полностью одетый. Он коснулся моей руки — его ладонь была холодна как лед. Слабый запах лекарств исходил от одежды, смешиваясь с куда более сильным запахом виски. Я прижал его к себе, попытался согреть и успокоить, как ребенка; и отчаянно гадал, что же сказала ему Розмари. Это ее рук дело, я не сомневался, только она могла довести Роберта до такого состояния. Он всегда оставался жизнерадостным и практичным, твердо отстаивал собственные взгляды, но я уже понял: он не был сильным человеком. Один взгляд на то, что мне было позволено узреть в последние сутки, сокрушил бы его. А я сумел приспособиться, и впервые за все время нашего знакомства мы с Робертом поменялись ролями. Он цеплялся за меня, его дыхание было болезненным и неровным, и я укачивал его, стараясь успокоить и подбодрить. Что бы ни случилось, сказал я себе, Роберт не должен ничего заподозрить, не должен узнать правду о Розмари. Я еще не понимал, кого защищаю, его или ее.
Я баюкал его, шептал бессмысленные слова утешения, пока Роберт не расслабился; и все это время я мысленно прикидывал, как начать разговор.
— Немного перепил? Ничего, держись. Я сварю кофе.
Я поднялся без малейшего труда (глаза уже привыкли к темноте), прошел к раковине, зажег маленькую лампочку над ней. Налил воды в чайник и открыл дверь, чтобы пройти в маленькую кухню.
— Не уходи! — Голос Роберта дрожал.
— Все в порядке, старина, сейчас вернусь, — ответил я. — Сварю кофе. Вот увидишь, это тебя взбодрит.
Когда я вернулся, он кое-как взял себя в руки и уже сидел в одном из кресел спиной к свету. Шляпа лежала рядом на полу. Роберт выглядел так, словно недавно плакал. Даже в тусклом свете на его лице выделялись пятна, а руки, сложенные на коленях, подрагивали.
— Спасибо, старина, — с усилием выговорил он. — Ты вовремя пришел на помощь. Теперь со мной все в порядке.
Я взялся разжигать камин, погасший за время моего отсутствия. Сначала надо было насыпать угля, положить растопку, чиркнуть спичкой, потом раздуть огонь ручными мехами и, наконец, добавить дров, весело затрещавших в пламени. У Роберта было время успокоиться. Когда я повернулся к нему, он почти пришел в себя и выпрямился в кресле, измученный и бледный. Я налил кофе нам обоим, понимая, что череда обыденных повседневных действий — растопить камин, положить сахар в чашку, добавить молока — успокоит моего друга больше, чем любые слова.
— Итак, — произнес я, когда кофе и тепло начали оказывать на него благотворное воздействие, — почему бы тебе не рассказать, что случилось? — Я улыбнулся и открыл банку с печеньем. — Угощайся.
Роберт покачал головой.
— Нет, спасибо.
Сделав последний глоток крепкого кофе (он пил черный, очень сладкий), Роберт поставил чашку на стол.
— Извини, Дэн, — произнес он почти нормальным голосом. — Я был глупцом. Вел себя отвратительно, и надеюсь, ты примешь мои извинения.
— Ерунда, — отозвался я. — Не нужно извиняться. Скажи мне, что стряслось?
Роберт кивнул, открыл было рот, но умолк.
— Не знаю, с чего начать, — признался он, — и не знаю, поверишь ли ты мне. Все это звучит совершенно дико.
— Ты будешь удивлен, когда поймешь, во что я готов поверить, — ответил я.
— Ладно, — согласился Роберт.
И пока прогорали угли в камине, я слушал его рассказ — отрывистый, бессвязный, но знакомый.
Я молчал, лишь время от времени подбадривал друга. Именно тогда, внимая трагической истории Роберта, я принял решение, которое определило мои последующие действия и все еще может стоить мне жизни. Избранный или нет, я не предал друга и продолжал верить ему. Я должен был защитить Роберта — даже от Розмари. В тот миг я не представлял, куда это заведет, до каких роковых пределов предстоит дойти, прежде чем я смогу вернуть собственную душу.
С самого первого взгляда, рассказывал Роберт, Розмари очаровала его. Он был классическим «мужчиной из мира мужчин»; в закрытой школе, в армии и университете он мало общался с женщинами и проявил себя на удивление неискушенным — идеальный вариант для соблазнения особого рода, в котором была так искусна Розмари. Он никогда не влюблялся и не считал себя способным на это, однако немедленно решил, что Розмари — женщина его судьбы. Мысль о том, что он похищает возлюбленную у друга (ведь он
