Он снова вгляделся в меня.
— Помощь?
— Совершенно верно, — подтвердил я. — Там безопасно. Там вы сможете поспать.
Я не знал, в состоянии ли он хоть чем-то помочь. И все же решил: даже если инспектор тронулся, от него будет польза. От здравого смысла не было никакого прока — значит, нужно безумие.
— Вы поможете мне, — сказал я Тернеру. Обхватил его за плечи и поднял на ноги. — Мы убьем Розмари.
Я устроил инспектора в заброшенном доме на самой окраине Гранчестера и три дня ухаживал за ним. Он был в состоянии шока после пережитого ужаса, но постепенно приходил в себя. Мы почти подружились. Я отправлялся к нему, как только остальные засыпали, приносил еду, одежду, вино. Самое главное — я с ним говорил. Объяснил, что я собираюсь сделать, — уже не для себя, а ради спасения малой частицы человеческого, еще оставшейся во мне. У Тернера недолгие моменты здравомыслия чередовались с длительными периодами мании, что сильно напоминало мое собственное состояние в первые мрачные дни голода.
Когда меня настигала «маленькая смерть», я выходил на улицы, охотился в одиночку или шел к Элейн за остатками добычи, но никогда не включался в игру вместе с остальными. Во-первых, я слишком боялся полиции, объявившей розыск в масштабах страны после «трагедии в кембриджском полицейском участке». Из Лондона были присланы сотни полицейских, с десяти часов вечера по городу ходили ночные патрули, останавливали и допрашивали прохожих. Фактически действовал комендантский час, хотя Лэмб из Скотленд-Ярда заявил, что убийства, скорей всего, были делом рук сумасшедшего. А пока полиция изучала слухи и ложные следы, мы с Тернером вели лихорадочные разговоры. Нас точно можно было принять за сумасшедших. Я высказал все свои открытия и теории, каждую свою мысль.
И в наших разговорах всегда присутствовала Розмари — неотразимая и ужасающая. Я делил ее с Тернером, как любовницу, сладостную и ядовитую. В воображении мы тысячи раз изгоняли ее, заклинали, убивали. Трое суток мы замышляли убийство, потом нанесли удар.
В последний день августа.
Два
Элис не знала, что бы она делала, окажись в доме кто-нибудь. Но там никого не было — пустое заброшенное строение, как и все окрестные здания. Тем не менее она с неожиданной ясностью поняла: именно здесь и встречаются эти твари.
При свете дня Элис увидела, что крыша дома полуразрушена: черепицы слетели, обнажив почерневшие балки. Все окна, кроме самых верхних, были разбиты, доски вместо стекол кое-как защищали от дождя. Одно незаколоченное окно щерилось осколками стекла, обгоревшие клочья занавески трепетали на ветру, как черный флаг. Элис осторожно подошла к крыльцу, добралась до взломанной двери. Деревянная филенка сгнила, петли вываливались, так что дверь не закрывалась до конца, словно приглашала войти в страшную сказку. Под треснувшей стеклянной панелью виднелись полустертые буквы — остатки списка жильцов, когда-то обитавших здесь:
Ш…ппер 1
…шли 2
…кин 3
Кен…и 4
Дом пустовал десятки лет. Элис оглянулась по сторонам — на улице не было ни души. Сделала глубокий вдох, толкнула дверь и ступила за порог, в темноту.
Внутри воняло сыростью, мочой, плесенью и веял слабый запах зверинца. Не только дети ночи использовали этот дом: на первом этаже остались следы других гостей — конфетные обертки, пластиковые пакеты и пустые тюбики из-под клея. В углу стояла коробка со сломанными игрушками, покрытая толстым слоем пыли. Элис задумалась о том, что случилось с проникшими сюда юными правонарушителями, и содрогнулась.
В доме было так пусто и тихо, что Элис засомневалась. Может быть, дети ночи нашли себе другое пристанище? Но, толкнув дверь в квартиру № 2 — судя по списку жильцов, здесь жил кто-то по фамилии Эшли, — она поняла: инстинкт ее не подвел.
В углу лежал матрас, прикрытый одеялами; вдоль закопченной стены выстроились в ряд стулья, стоял стол. На полу — бутылки, рассыпанная колода карт. На подоконнике — коробка из-под обуви, в ней шприцы и фольга. Свечи в пустых винных бутылках. К ручке двери привязан обрывок белой ткани с кровавыми письменами.
Атмосфера и ощущение предопределенности почти парализовали Элис. Ей казалось, что здешний воздух полон призраков; подобно ядовитым испарениям, они отравляли сознание, и вскоре она потеряла чувство реальности. Пропорции все время менялись: Элис одновременно была крошечной и беспомощно огромной, она застывала в преддверии ада и неслась быстрее света. Она стала марионеткой — дергалась на шелковой нитке вишневого цвета, танцевала, крутилась, боролась за каждый вдох…
Задыхаясь, Элис усилием воли стряхнула с себя этот морок и бросилась к окну. Призраки и иллюзии рассеялись; она успокаивала себя, заново училась дышать, собирала воедино раздробленные мысли.
«Бояться больше нельзя», — подумала Элис. Она приняла на себя обязательство и должна его выполнить, это неизбежно. Острая боль пронзала ее бок, пока она убегала от Джо, мчалась по переулкам, ныряла в арки; и в эти минуты Элис забыла про сковывающий страх. Как это получилось, она не понимала — просто осознала, что где-то между Кембриджем и Гранчестером твердо решила выжить. Наверное, она плохо подготовлена для низвержения Розмари и ее друзей, но она сделает все ради этого.
Неожиданный шум прервал мысли Элис, и волосы на ее голове зашевелились от страха. Одним движением она достала нож и повернулась лицом к едва заметному серому силуэту, выступившему из тени со словами:
— Наконец-то вы пришли сюда.
Элис замерла, сжав нож. Подстегнутый адреналином пульс отдавался у нее в ушах. Она узнала этого человека. Редкие седые волосы, небритые щеки, слезящиеся глаза и розовый шарф — тот самый бродяга, которого она встретила прошлой ночью. Мгновение она колебалась, но вспомнила про Джо и не убрала нож.
Старик едва заметно кивнул. Он выглядел трезвым; может быть, еще рано и он не успел надраться.
— Что вы здесь делаете? — спросила Элис пересохшими губами.
Старик опять кивнул.
— То же, что и вы, — ответил он. — Ну, почти. Я знал, что рано или поздно вы появитесь.
Бродяга критически глянул на нож Элис, посмотрел в ее бледное лицо, упрямые и испуганные глаза. «Боится, — подумал он. — Но за страхом таится упорство, о котором она сама не подозревает».
— Помните меня?
Элис кивнула, по-прежнему настороженно.
Старик мрачно улыбнулся.
— Я не тот, за кого вы меня принимаете, — сказал он. — Это лишь способ заставить людей держаться подальше.
Элис прищурилась, пытаясь избавиться от прежнего впечатления.
— Я запомнил вас прошлой ночью. Сразу было ясно — вы что-то замышляете.
Голос старика стал твердым, спина распрямилась, глаза почти перестали слезиться.
— Не понимаю, о чем вы, — отозвалась Элис.
— Прекрасно понимаете. Я знаю, что вы увидели в Гранчестере той ночью. И вы читали книгу
