Даже тогда я знал, что это просто трюк. Я не верил в привидения и сейчас не верю. Но я так никогда и не узнал, кто творил чудеса в ту ночь. Мне казалось, все мои приятели слишком пьяны, да им бы и воображения не хватило, чтобы показать такую ловкость рук, – но фразы, появлявшиеся на кофейном столике в той темной комнате пятнадцать лет назад, слова, иссушавшие мой мозг те несколько минут, пока нервы не дрогнули и я пинком не опрокинул стол…
Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Но возможно, бессвязные отрывочные предложения Эффи и те полные отчаяния фразы на поверхности стола исходили из одного и того же погибшего разбитого сердца – это был голос мертвеца.
У Фанни были свои причины держать Эффи подальше от меня. Видит бог, мне было все равно. Меня уже тошнило от их маскарада, я жалел, что вообще ввязался. Когда я заглядывал в дом на Крук-стрит, Фанни снабжала меня выпивкой и развлечениями, а они с Эффи тем временем бесконечно совещались наверху. Но это было не худшее. Нет.
Хуже всего было это имя… Марта.
Ее имя было знаком, молитвой, просьбой: поцелуем на губах Фанни, стоном у Генри, а у Эффи – благословением, переполнявшим все ее существо любовью и желанием… Марта.
После полуночи она бродила по сумрачным коридорам дома на Крук-стрит. Когда она проходила мимо, я чувствовал легкое шутливое прикосновение к своему затылку. Я ловил ее запах в складках штор, ее хрипловатый голос с легким акцентом доносился из открытого окна, ее смех раздавался в сыром лондонском тумане. Она снилась мне с тех пор, как я впервые увидел ее сквозь отверстие в стене – пылающая роза алой плоти, фурия с пламенеющими волосами, что смеется сквозь огонь, как безумная, как богиня…
И все же
Иногда мне приходилось напоминать себе об этом – я боялся сойти с ума, как все они. Марты не существовало – я это
Черт бы ее побрал! Черт бы побрал все их мерзкие игры.
Никакой Марты не существовало.
Потом еще этот Генри Честер. О, не думайте, что я сомневался. У меня не было причин любить этого человека, да и он меня не любил, но афера становилась слишком изощренной, на мой вкус. Признаю, мысль о том, что Эффи соблазнила собственного мужа, вначале позабавила меня – в этом было какое-то невероятное извращение, и мне это нравилось, – но если бы вы видели Честера с застывшей на губах мертвенной улыбкой… Казалось, он шел на верную смерть, стоял у врат самого ада.
Чего они хотели от меня? Черт бы меня побрал, если я знал! Фанни должна была к тому времени понять: если мы и сумеем вытащить Эффи с Кромвель-сквер, рядом со мной ей места нет. Я не женюсь на ней и никогда не собирался. Все разговоры Фанни о будущем начинались словами: «Когда мы снова будем вместе», словно речь шла о неком семейном воссоединении. Я не мог этого уразуметь. Эффи будет жить на Крук-стрит? Чем больше я об этом думал, тем абсурднее это казалось. Чем раньше выйду из игры, решил я, тем лучше.
И ладно бы я хоть деньги свои получил – но нет, казалось, мрачный маскарад будет тянуться до бесконечности. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог бы порвать со всем этим, – я бы потерял возможность шантажировать Генри Честера, но не поэтому остался в игре. Назовите это высокомерием, если угодно: мне не хотелось, чтобы меня перехитрила женщина. В любом случае, я легко угодил в их ловушку. Наверное, был не в своем уме.
Мне нравится думать, что я не сразу согласился. План был до того гротескный и нелепый, что мог бы послужить либретто к какому-нибудь мрачному фарсу. Фанни сидела на диване и, прихорашиваясь, рассказывала, а мне было смешно, несмотря на пульсирующую головную боль.
– Фанни, ты просто чудо, – заявил я. – Я ведь на миг подумал, что ты это всерьез.
– Так я и не шучу, – безмятежно произнесла она. – Отнюдь. – Она посмотрела на меня непостижимыми агатовыми глазами и заговорщически улыбнулась. – Я рассчитываю на тебя, Моз, дорогой мой. Правда.
Я недовольно вздохнул.
– Ты хочешь сказать, что Эффи убедила Генри
Я нервно, истерично хохотнул. Потом откашлялся, налил себе еще бренди и тут же осушил полбокала.
Между нами зазвенела тишина.
– Ты что, не веришь? – наконец спросила Фанни.
– Я… я не верю, что Эффи…
– Но это была не Эффи.
Черт бы ее побрал! Голос у нее был мягкий, как взбитые сливки, и я знал, что? она сейчас скажет.
– Черт возьми, Фанни, никакой Марты не существует! – взвизгнул я. Стараясь совладать с голосом, чтобы снова не дать петуха, я повторил: – Марты не существует. Есть только Эффи, которая на три четверти чокнутая… и чего она добивается? Чего она хочет?
Она снисходительно улыбнулась.
– Уж ты-то должен знать. – Пауза, чтобы до меня дошел смысл слов. – Мы обе на тебя рассчитываем.
Улыбка стала ехидной.
– И Марта, конечно.
44
Я не мог вернуться на Кромвель-сквер. Мысль о том, чтобы войти в дом, где спит
И я в темноте отправился в студию и попытался заснуть. Но ветер снаружи визжал голосом Эффи и колотил в окна. Я позволил себе лишь двадцать гранов хлорала. Но и они не принесли успокоения – лишь забытье, вскоре сменившееся дрожащим нетерпением. В одном шкафу у меня была припрятана бутылка бренди; я сделал глоток, но оказалось, что горло сжалось до размеров игольного ушка. Задыхаясь, я фонтаном изверг обжигающую жидкость. Вдруг в дальнем углу я заметил какое-то движение, мне показалось, что там, в самой густой тени, шевельнулась портьера… я видел очертания женской руки…
– Кто здесь?
Нет ответа, лишь ветер.
– Я спрашиваю, кто здесь?
Я шагнул вперед. Она стояла там, в углу, лицо как бледное пятно, руки протянуты ко мне. На миг я утонул в полнейшем бреду, с губ срывался бессвязный поток слов… потом рука нащупала раму, в ноздри ударил запах краски и лака.
– Аххх… – Я пытался совладать с голосом, заговорить нормально. Губы не слушались. Мотылек под левым веком отчаянно бился. – Шш… Шехерезада.
Вот так лучше. Губы снова произнесли сложное имя. Я заставил себя дотронуться до картины, смех вышел скрипучий и натянутый, но, по крайней мере, это был смех. Нечего, нечего бояться, жестко сказал я себе. Там нет никакой танцующей Коломбины с пустыми глазницами и плотоядными зубами; нет маленькой девочки-призрака с протянутыми руками и пальцами в шоколаде; нет Присси Махони с кровавой замочной скважиной; нет матери с прекрасным разрушенным лицом, наблюдающей за мной со смертного одра…
Хватит! Усилием воли я отвернулся от картины (это нелепо, я не могу
