то резкое, Толливер сжал мою руку.
Я тут же расслабилась. Брат ясно давал мне понять: Фелисия — его проблема.
Поболтав немного с подругами Дианы Эстер и Самантой, я попыталась найти местечко, где можно было бы укрыться. Не потому, что эмоциональные завихрения опустошали меня, просто у меня болела нога. Ее покалывало, она была слабой, как будто в любой момент могла отказать.
Я нашла незанятое кресло рядом с креслом, в котором сидел еще один человек, чувствовавший себя здесь лишним: Виктор, сын Джоэла от первого брака. Мальчик… Молодой человек… Он ссутулился в кресле в углу, нарочито в стороне от остальных, и, когда я подошла и опустилась в мягкое кресло рядом с ним, посмотрел на меня с мрачным опасением. Узнав меня, он уставился на свои руки.
Я была уверена, что Виктор, как и я, вспоминает нашу встречу в другой гостиной, в Нэшвилле, вспоминает, как он утратил всю свою сдержанность и плакал у меня на плече. Вообще-то мне было приятно, что мне так доверяли.
Я догадывалась, что Виктор вспоминает о том случае с бесконечным сожалением. И ничуть не сомневалась, что он считает здешнее собрание провальным. Мальчик пытался держаться как можно дальше от взрослых. Хорошие манеры были неотъемлемой его частью, он стал выше, повзрослел за прошедшие месяцы, но все равно оставался подростком. Подростком, который предпочел бы гулять с приятелями, а не проводить время со своей семьей по такому печальному поводу. И я не обвиняла его в этом.
В комнате было полно людей, которым не очень хотелось тут быть, некоторые из них притворяюсь что им здесь нравится, некоторые — нет. Даже доли хозяева действовали только из чувства воображаемого долга.
Я могла понять их точку зрения. Могла даже ее разделить. Мы, например, лишены вежливого способа выбраться из неудобной ситуации. Единственным выходом было бы очевидно натянутое извинение, повод вроде внезапной болезни, телефонного звонка, который призывал нас быть в другом месте, или нечто столь же неуклюжее. Я не могла придумать, как такое устроить, не причинив еще больше неприятностей.
Мы с Виктором молча наблюдали, как Саманта несет Джоэлу бокал чая со льдом, наблюдали, как он принимает его с милым кивком, наблюдали за глазами этой женщины, когда она стояла с ним рядом в надежде получить еще одну крупицу внимания.
Виктор посмотрел на меня и фыркнул.
— Мой папа — магнит для женщин, — насмешливо сказал он, включая меня в число своих сверстников, чтобы можно было со мной поговорить.
В замечании Виктора не было зависти, которую, как я считала, испытали бы большинство подростков. Он говорил так, будто женщины были для него предметом насмешки, как и отец. Теперь, когда мальчик преодолел нежелание разговаривать, он, казалось, почувствовал, что мы восстановили то, что нас связывало. Он наклонился ближе и сказал:
— Вы ведь не еврейка?
— Не еврейка.
На этот вопрос ответить было легко.
— Виктор, дорогой! — окликнула Джуди Мортенштерн. — Сходи к «бьюику» и принеси, пожалуйста, мою трость.
Мальчик мрачно посмотрел на меня, поднимаясь с кресла, и пошел за тростью. Не хотел ли он сказать мне что-то важное? Я подумала, у меня будет время, чтобы немного прийти в себя, но нет. К моему удивлению, место Виктора заняла Фелисия.
Должна признаться, меня это заинтриговало. Мне не только хотелось знать, о чем она желает поговорить после столь прохладного приветствия, мне хотелось выяснить, почему эта женщина привлекла Толливера.
В данный момент мой брат разговаривал с Дэвидом. Толливер бросил на меня вопросительный, слегка озабоченный взгляд, когда Фелисия села рядом со мной. Но он был слишком далеко, чтобы услышать нашу беседу, поэтому я могла говорить что вздумается.
— Вы тоже живете здесь, в Мемфисе? — вежливо спросила я, потирая ноющую ногу.
— Да, у меня квартира в центре города, — сказала Фелисия. — Конечно, там приходится заботиться об охране. Папа разозлился, когда я купила квартиру в Башнях. «Это же центр города, на тебя нападут и ограбят!» — Она заговорщицки улыбнулась мне, как будто забота отца была глупостью. — Гараж там полностью закрытый, в него можно войти, только если у вас есть ключ. И никаких пешеходных дорожек, вход идет только через здание. У подъезда для машин круглосуточно дежурит охранник. Это дорого, но я не могла больше жить вместе с отцом. Давно уже миновала тот возраст, когда надо уехать.
Ее отец держал в руке новый бокал с выпивкой. Я наблюдала, как он исчез в кухне и вернулся с ним. Он снова стал смотреть в окно. Фелисия проследила за моим взглядом и покраснела.
— Вы очень заботитесь о безопасности, — сказала я, чтобы ее отвлечь.
— Приходится, когда живешь одна, — ответила она. — Джоэл все пытается заставить меня перебраться куда-нибудь на восток Мемфиса.
Фелисия слегка покачала головой, приглашая разделить ее веселье по поводу участия Джоэла. Подтекстом было то, что она и Джоэл близки, — я это поняла.
— А отец хотел бы, чтобы я снова переехала к нему. Он живет в огромном доме, совсем один.
И снова я поняла, что она имела в виду: ее родные набиты деньгами.
— Но, как доказывает история нашей семьи, в пригороде тебе может грозить большая опасность, чем в центре города, если, живя в городе, ты предпринимаешь меры предосторожности.
— Правда, тогда они жили в Нэшвилле.
— Какая разница. В пригороде все чувствуют себя слишком спокойно. Считают, что они в безопасности, как будто это нечто само собой разумеющееся.
Диана, Саманта и Эстер покинули комнату, и я догадалась, что они отправились на кухню готовить еду.
Я подумала: не вызваться ли помочь, но решила, что им удобнее будет друг с другом, без меня. Я снова повернулась к Фелисии.
— Уверена, что Диана и Джоэл больше не считают безопасность за нечто само собой разумеющееся, — очень тихо произнесла я, и по узкому изящному лицу Фелисии пробежала тень.
— Да, больше не считают. Боюсь, они всегда будут оглядываться через плечо, тем более что ждут ребенка. Виктор достаточно взрослый и может позаботиться о себе, до некоторой степени. Вик — типичный подросток. — Она с улыбкой покачала головой.
— Очевидно, типичные подростки были глупы.
— Они считают себя бессмертными.
— Виктор лучше других подростков должен знать, что это не так.
У Фелисии был смущенный вид, но она продолжила беседу:
— Странное дело: физически Виктор здоров как бык, как и я. А его мама — моя сестра Уитни — всегда была самой болезненной в нашей семье. В детстве у нее на все была аллергия, она чихала и кашляла. Мои родители часто просиживали с ней всю ночь.
У Фелисии было мрачное лицо. Интересно, как воспитывали саму Фелисию, пока семья Харт сосредоточивалась на болезнях Уитни.
— Она переболела воспалением легких, когда мы были в старших классах, и мононуклеозом, и тонзиллитом, а когда поступила в колледж, после того как она начала встречаться с Джоэлом, у нее было прободение аппендикса. Я никогда не лежала в больницах. — Фелисия глянула на бывшего зятя. — Видели бы вы, как Джоэл о ней заботился. Он едва ли позволял кому-нибудь входить в комнату под конец ее болезни. Он хотел, чтобы она всецело принадлежала ему. Вторым столь же заботившимся о ней человеком был мой папа.
Она посмотрела на Фреда Харта, который внезапно решил поговорить с Джоэлом. Я не знала, о чем шла беседа, но Джоэл выглядел вежливым и скучающим.
— Думаю, Виктор был тогда слишком мал, чтобы часто посещать больницу, — предположила я.
— Да, мы не хотели, чтобы он помнил Уитни такой, какой она выглядела под конец. Я оставалась в их доме и заботилась о Викторе. Он был таким маленьким, таким милым.
— Он красивый молодой человек, — вежливо сказала я.
