создается такое впечатление, что он не снисходит до лжи.
– Он … чего не делает до лжи? – спросил Крендлер.
– Не снисходит, – повторил Барни.
– С-Н-И-С-Х-О-Д-И-Т-Ь, – раздался из тьмы голос Марго Верже. – Опуститься до… Или – соизволить солгать, мистер Крендлер.
– Доктор Лектер, – продолжал Барни, – сообщил ей что-то весьма неприятное о ней самой, а затем что-то очень приятное. Она смогла выдержать это неприятное, зато потом была тем более рада услышать о себе что-то хорошее. Она поняла, что это не пустая болтовня. Он находил ее очаровательной и забавной.
– Вы способны судить о том, что именно Ганнибал Лектер находил забавным? – спросил доктор Дёмлинг. – Из чего вы исходите, медбрат Барни?
– Из того, что слышал, в каких именно случаях он смеется, доктор Тёмнинг. Нас этому обучали в медицинском колледже, лекция называлась «Лечение и оптимистическое мировосприятие».
Тут то ли Марго фыркнула, то ли что-то в аквариуме породило похожий звук.
– Остыньте, Барни, – сказал Мэйсон, – рассказывайте дальше.
– Хорошо, сэр. Иногда мы с доктором Лектером разговаривали далеко заполночь, когда в отделении становилось потише. Говорили о курсах, которые я для себя выбрал, о других вещах. Он…
– Может, вы случайно и курс психологии заочно проходили? – не удержался доктор Дёмлинг.
– Нет, сэр. Я не считаю психологию наукой. Как и доктор Лектер. – Барни поспешил продолжить, прежде чем респиратор Мэйсона дал тому возможность сделать замечание. – Я только могу повторить то, что он говорил мне: он мог видеть, чем она становится, она была очаровательна, как очарователен бывает котенок, совсем маленький, который затем вырастет большим… станет взрослой, большой кошкой. С которой потом уже не поиграешь. В ней он видел искренность и серьезность такого вот детеныша – так он говорил. У нее имелся целый арсенал оружия – миниатюрного, но постепенно обретающего должные размеры, однако пока все, что она умела делать, это – бороться с такими же детенышами, как она сама. Это его забавляло.
Возможно, что-то вам скажет то, как это между ними начиналось. Поначалу он был с ней учтив, но довольно быстро, хоть и вежливо, от нее отделался… Потом, когда она уходила, другой обитатель отделения швырнул ей в лицо свою сперму. Это обеспокоило доктора Лектера, огорчило. Именно тогда я впервые увидел его расстроенным. Она это тоже заметила и решила воспользоваться ситуацией. Думаю, его восхитила ее выдержка.
– А как он относился к этому другому обитателю – к тому, который швырнул ей в лицо сперму? – спросил доктор Дёмлинг. – Какие-то отношения между ними были?
– Я бы не сказал, – ответил Барни. – Просто доктор Лектер в ту ночь его убил.
– Они находились в отдельных камерах? – спросил Дёмлинг. – Как он это сделал?
– Через три камеры друг от друга, и к тому же на противоположных сторонах коридора, – сказал Барни. – Посреди ночи доктор Лектер какое-то время с ним говорил, а потом велел ему проглотить язык.
– И вот так Клэрис Старлинг и Ганнибал Лектер стали друзьями? – спросил Мэйсон.
– В достаточно официальных рамках, – пояснил Барни. – Они обменивались информацией. Доктор Лектер помог ей понять что-то о серийном убийце, за которым она тогда гонялась, а она расплачивалась за это сведениями о себе лично. Доктор Лектер сказал мне, что с его точки зрения, воля у нее слишком сильная для ее собственного благополучия. «Избыток целеустремленности и рвения» – так он это называл. Он полагал, она может слишком близко подойти к краю пропасти, если сочтет, что ее работа того требует. А еще он однажды сказал, что на ней «лежит проклятье хорошего вкуса». Не знаю, что это значит.
– Доктор Дёмлинг, он что – хочет ее трахнуть, убить или съесть? Как по-вашему? – спросил Мэйсон, полагая, что исчерпал все возможные варианты.
– Вполне возможно и то, и другое, и третье, – ответил доктор Дёмлинг. – Я не хотел бы предсказывать, в каком порядке он станет осуществлять эти действия. Но могу сказать вам следующее: как бы таблоиды – и таблоидный образ мышления – ни романтизировали все это, как бы ни пытались изобразить эти отношения как отношения «Красавицы и Чудовища», его целью здесь является ее деградация, ее страдания, ее смерть. Он дважды откликнулся ей: когда ее оскорбили, швырнув ей в лицо пригоршню спермы, и когда ее рвали на куски газеты, после того, как она застрелила тех пятерых. Он выступает под личиной ментора, учителя, но его возбуждает беда. Когда история Ганнибала Лектера будет наконец написана, а она несомненно будет написана, его поведение охарактеризуют как случай авункулизма Дёмлинга. Чтобы привлечь его, нужно, чтобы Старлинг попала в беду.
Меж бровей на широком тугом лбу Барни появилась глубокая складка.
– Можно мне вставить тут словечко, мистер Верже, раз уж вы меня спрашивали? – Однако в разрешении он не нуждался. – В психушке доктор Лектер откликнулся ей, когда она прекрасно владела собой, стояла там, вытирала малафейку с лица и делала порученное ей дело. В письмах он называет ее воином и подчеркивает, что во время перестрелки она того ребенка спасла. Он восхищается ею, уважает ее отвагу и четкость действий. Он сам говорит, что не собирается здесь появляться. А единственное, что он не способен делать, это лгать.
– Вот вам точный пример того самого таблоидного образа мышления, о котором я упоминал, – сказал Дёмлинг. – Доктор Лектер не способен чувствовать ничего, подобного восхищению или уважению, не питает ни к кому ни теплых чувств, ни привязанности. Это романтическая иллюзия, свидетельствующая о том, как опасно быть малообразованным.
– Доктор Дёмлинг, вы меня, видимо, не помните, да? – спросил Барни. – Я дежурил в Отделении как раз, когда вы пытались поговорить с доктором Лектером. Многие пытались, но именно вы, помнится, ушли из отделения в слезах. Потом он опубликовал в «Американском психиатрическом журнале» рецензию на вашу книгу. Я не удивился бы, если бы вы расплакались из-за этой рецензии.
– Достаточно, Барни, – сказал Мэйсон. – Позаботьтесь, чтобы мне подали ланч.
– Полуиспеченный автодидакт – что может быть хуже? – прокомментировал доктор Дёмлинг, когда Барни вышел из комнаты.
– А вы не говорили мне, что интервьюировали доктора Лектера, доктор, – сказал Мэйсон.
– Он тогда был в кататоническом состоянии, от него ничего нельзя было ожидать.
– И вы из-за этого расплакались?
– Это неправда.
– Вы не принимаете в расчет то, что говорит Барни?
– Он так же обманывается, как и девушка.
– Да Барни небось сам от Старлинг заторчал, – заметил Крендлер.
Марго рассмеялась – тихонько, но достаточно внятно, чтобы расслышал Крендлер.
– Если вы хотите, чтобы Клэрис Старлинг стала привлекательной для доктора Лектера, он должен увидеть, что она в беде, – сказал Дёмлинг. – Пусть он увидит нанесенный ей вред, и пусть этот вред покажется ему таким же, какой мог бы нанести он сам. Если он увидит, что она ранена – пусть только символически – это возбудит его, как если бы он увидел, как она мастурбирует. Когда лиса слышит, как пищит кролик, она бросается к нему, но вовсе не затем, чтобы прийти на помощь.
ГЛАВА 52
– Я не могу сдать вам Клэрис Старлинг, – сказал Крендлер, когда Дёмлинг ушел. – Я могу в большинстве случаев сообщать вам, где она находится и чем занимается, но не могу контролировать задания Бюро. А если Бюро само решит сделать из нее приманку, они дадут ей прикрытие что надо, можете мне поверить.
Чтобы подчеркнуть важность того, что говорит, Крендлер потряс указательным пальцем в ту сторону, где во тьме лежал Мэйсон.
– Вы не сможете вмешаться в их действия. Не смогли бы даже перекрыть это прикрытие и перехватить Лектера. Коп на стрёме вмиг ваших людей обнаружит. И второе – Бюро не начнет никаких активных действий, пока он не вступит с ней в контакт снова или пока они не получат свидетельство того, что он где- то поблизости – он же и раньше писал ей, но никогда близко не появлялся. Им понадобилось бы человек двенадцать минимум, чтоб, выставив ее как приманку, поставить наружное наблюдение. Это дорого
