Трент вскинул голову:
– Да, – осторожно сказал он. – Вот почему я этого не понимаю. Мой отец спас ему жизнь, а сейчас он собачится ради жалких нескольких миллионов в год?
Я глянула на стол Ли, решила, что ничего не узнаю, порывшись в ящиках.
– А ты, э-э, следишь за крепостью «бримстона», который производишь?
Лицо Трента стало настороженным, потом, будто приняв решение, он пригладил ладонью волосы.
– И очень тщательно, миз Морган. Я не то чудовище, каким вы меня себе рисуете. Мой бизнес – не убийство людей, а спрос и предложение. Если бы я не стал его производить, стал бы кто-нибудь другой, и этот продукт не был бы безопасным. Умерли бы тысячи. – Он глянул на дверь, принял более официальную позу. – Атак я гарантирую безопасность.
Я подумала об Эрике. Мысль о том, что она может погибнуть – как неполноценная особь, – была невыносима. Но что незаконно, то незаконно.
Заправляя прядь за ухо, я наткнулась рукой на его тяжелые серьги.
– Мне все равно, какими цветами ты рисуешь свои красивые картинки, но ты все равно убийца. Фарис умер не от укуса пчелы. Он нахмурил брови.
– Фарис хотел передать свои записи прессе.
– Фарис был перепуганный отец, который любил свою дочь. – Я встала, упираясь рукой в бедро, глядя, как он неловко ежится. Это было почти незаметно: напряжение в челюстных мышцах, переплетение ухоженных пальцев, отсутствие эмоций на лице. – А почему тогда не убить меня? – спросила я. – Пока я не сделала того же?
У меня сердце колотилось, будто я стояла на краю обрыва. Трент сломал эту свою маску деловитого, шикарно одетого наркобарона совершенно искренней улыбкой.
– А потому что вы к журналистам не пойдете, – сказал он просто. – Вас уничтожат вместе со мной, а вам ваша жизнь важнее истины.
Я почувствовала, как у меня щеки горят.
– Заткнись.
– В этом ничего плохого нет, миз Морган.
– Заткнись!
– И я знал, что когда-нибудь вы будете со мной работать.
– Не буду.
– Вы уже работаете.
Чувствуя, как сводит судорогой живот, я отвернулась, глядя на замерзшую реку и не видя ее. У меня на лбу залегла морщина. Было так тихо, что я слышала удары собственного сердца – откуда такая тишина?
Я обернулась, схватив себя за локти. Трент, поправлявший стрелку на брюках, поднял глаза и с любопытством посмотрел, как я испугалась – я знала, что испуг был написан у меня на лице.
– Что случилось? – осторожно спросил он.
Чувствуя какую-то нереальность и отстраненность, я шагнула к двери:
– Слушай.
– Я ничего не слышу.
Протянув руку, я подергала ручку двери.
– В том-то и дело, – сказала я. – Корабль пуст. Секунда тишины. Потом Трент встал, зашуршав костюмом.
Он был скорее озабочен, чем встревожен, поддергивая рукава и подходя ко мне. Отодвинув меня, он попробовал ручку.
– Ты думаешь, у меня не получилось, так у тебя получится? – спросила я, хватая его за локоть и отодвигая от двери.
Балансируя на одной ноге, я ударила другой в замок, благодарная в душе, что даже на роскошных судах все стараются сделать как можно легче. Каблук пробил тонкое дерево насквозь, нога застряла в дыре. Клинья моего красивого платья болтались и дергались, пока я неуклюже отпрыгивала назад, вытаскивая ногу.
– Эй, стой! – воскликнула я, когда Трент вытащил из дыры щепки и просунул руку – отпереть ее снаружи. Не обращая на меня внимания, он открыл дверь и бросился в коридор.
– Черт побери, Трент! – зашипела я, хватая ридикюль и устремляясь следом. Лодыжка болела, но я догнала Трента на середине лестницы и дернула назад, да так, что он плечом впечатался в стену узкого прохода. – Ты что это творишь? – сказала я в дюймах от его рассерженных глаз. – С Квеном ты так же обращаешься? Ты же не знаешь, что там, а если ты погибнешь, отвечать мне, а не тебе!
Он ничего не сказал, только зеленые глаза горели да зубы были крепко сжаты.
– Теперь пристраивайся за мной и не высовывайся, – сказала я, толкнув его себе за спину.
Оставив его на лестнице, я мрачно и беспокойно двинулась вперед. Рука тянулась к пейнтбольному
