Как ни крути – помрешь

Кистен глядел в никуда, и проезжающие машины освещали его застывшее лицо.

– Вторую я убил год спустя, – сказал он бесцветным голосом. – Это был несчастный случай. Дальше мне долго удавалось не пресекать ничью жизнь до прошлого года, когда…

Он сделал вдох, выдохнул. У меня дрожали мышцы, я ждала.

– Бог мой, Рэйчел, как я об этом жалею, – прошептал он. – Я поклялся, что попытаюсь больше никогда никого не убивать. Может, поэтому Пискари и не хочет меня теперь в наследники. Ему нужен кто-то, с кем поделиться опытом, а я этого делать не буду. Это он на самом деле их убивал, но я присутствовал. Я помогал. Я держал их, отвлекал, пока он убивал их радостно одного за другим. То, что они этого заслуживали, теперь вряд ли звучит оправданием. Учитывая, как он это делал.

– Кистен? – неуверенно произнесла я, чувствуя, как несется у меня пульс.

Он обернулся, и я застыла, стараясь не испугаться: его глаза при этих воспоминаниях стали черными.

– Это чувство полного превосходства – это извращенный кайф, к которому привыкаешь, – сказал он, и скрытый в его словах голод вызвал у меня озноб на коже. – Мне долго пришлось учиться, как от этого отходить, чтобы в потоке чистого адреналина вспомнить, как это нечеловечески дико. Я терял себя в потоке мыслей и силы Пискари, они затопляли меня, но теперь я научился с ними справляться, Рэйчел. Я могу быть и его наследником, и самостоятельной личностью. Я могу быть его силовиком – и быть нежным любовником. Я теперь знаю, как держать этот баланс. Прямо сейчас он меня наказывает, но он возьмет меня обратно. И тогда я буду к этому готов. Какого черта я здесь делаю?

– Ага, – сказала я и сама услышала, как дрогнул голос. – Значит, вот так?

– Значит, вот так, – ответил он без выражения. – Первого я убил по приказу Пискари: для примера некоторым, кто заманивал несовершеннолетних. Кара была не по поступку, но я был молод и глуп, пытался показать Пискари, что все для него готов сделать, и ему потом приятно было видеть, как я мучаюсь. В последний раз это было, чтобы предотвратить возникновение новой камарильи. Эта группа отстаивала до- Поворотные традиции похищения людей, которых никто не хватится. Только та женщина… – Он бросил на меня взгляд исподлобья и снова опустил глаза. – Она до сих пор меня преследует. Вот тогда я и решил быть честным, когда это возможно. Я поклялся, что никогда не прерву жизнь невинной жертвы. И не важно, что она мне врала…

Он закрыл глаза, пальцы, держащие руль, задрожали. Свет машин с той стороны дороги тенями выделял на его лице морщины страдания.

Боже мой, он кого-то убил в порыве гнева!

– И вот сегодня я прервал шестнадцать жизней, – прошептал он.

Какая же я все-таки дура. Он признался в нескольких убийствах – пусть таких, за которые О В могла бы ему спасибо сказать, но все-таки убийствах разумных существ. Я влезла в это, зная, что он – не «безопасный бойфренд», но бывали у меня «безопасные бойфренды», и кончалось это всегда страданием. А этот, вопреки брутальности, на которую был способен, хотя бы честен. В жуткой трагедии сегодня погибло шестнадцать жертв, но он этого не хотел.

– Кистен?

Я посмотрела на его руки, на короткие закругленные ногти, тщательно вычищенные и подстриженные.

– Это я подложил бомбу, – сказал он, и голос его прозвучал хрипло и виновато.

Я нерешительно протянула руки и отняла его пальцы от руля. Почувствовала, насколько у него пальцы горячие.

– Это не ты их убил. Это Ли.

Он повернулся ко мне. В неверном свете салона его глаза казались черными. Я рукой попробовала притянуть его голову к себе – он не поддался. Он – вампир, а быть вампиром нелегко. Это не в оправдание, это просто факт. И его прямота и откровенность значили для меня больше, чем его кровавое прошлое. И еще: он сидел рядом, думая, что я сдаю его, и ничего не сделал. Он, вопреки очевидности, мне верил. Я тоже попробую верить ему.

И я не могла ему не сочувствовать. Глядя на Айви, я пришла к выводу, что быть наследником мастера- вампира – это очень похоже на отношения с изнасилованием мозгов, когда любовь извращена садизмом. Кистен пытался дистанцироваться от мазохистских запросов своего мастера. И смог дистанцироваться, смог настолько, что Пискари бросил его ради души, еще отчаянней ищущей признания. Ради моей соседки по дому. Супер.

Кистен был одинок, он страдал. Он был честен со мной – и я не могла повернуться и уйти. Мы оба делали сомнительные вещи, и я не могла назвать его порождением зла, сама нося метку демона. Наш выбор делали за нас обстоятельства. Я делала то, что в этих обстоятельствах могла сделать. Он поступал так же.

– Не твоя вина, что они погибли, – снова сказала я с таким чувством, будто открыла новую точку зрения. Мир лежал передо мной все тот же, только теперь я заглядывала за углы.

Во что же я превращаюсь? Дура я, что верю, или стала мудрее и обрела способность прощать?

Кистен услышал в моем голосе, что я не отвергаю его из-за его прошлого, и облегчение выразилось на его лице так явно, что почти до боли было заметно. Рукой, лежащей у него на шее, я притянула его ближе.

– Все в порядке, – шепнула я, когда его руки выскользнули из моих пальцев и взяли меня за плечи. – Я все понимаю.

– Вряд ли ты можешь понять…

– Тогда вернемся к этому, когда я смогу.

Наклонив голову, я закрыла глаза и потянулась к нему навстречу. Он отпустил мои плечи, и я почувствовала, когда наши губы соприкоснулись, что тянусь к нему. Пальцы вдавились ему в шею,