Я смотрю на него и улыбаюсь.
— Дружище, уж не хочешь ли ты сказать…
Индус покатывается со смеху.
— Ну конечно же, нет, Дэниел Своллоу, мой друг. — И тут же он снова делает серьезное лицо. — Вот посмотри, «пористая резина». Дочка говорит, это губка. Верно?
— Истинно.
Мой собеседник светится от гордости.
— Умница у меня дочурка. Она уже сейчас первая в классе. — Индус заговорщически склоняется к моему уху. — Ты же знаешь великую миссис Тэтчер, защитницу мелких бизнесменов, как я. Так вот, у ее отца тоже был свой магазинчик. — Он выпрямляется. — Жизнь не стоит на месте. Конечно, моя девочка выйдет замуж за хорошего сикхского парня. Только кто может поручиться, что однажды и она не станет премьер-министром этой великой страны?
— Нисколько не сомневаюсь, индус. Нисколечко.
И вот мы едем по Голдхок-роуд, сворачиваем на Чисвик-лейн, оттуда на Грейт-Вест-роуд, а дальше прямо на запад. Как чудесно вырваться на эстакаду и купаться во внезапно нахлынувшем ощущении свободы, когда машина выдает шестьдесят миль в час, а позади быстро тает Лондон. Моя спутница все спит.
Немного погодя я заруливаю на автостанцию: ехать придется долго, неплохо и подзаправиться. Там же покупаю два стаканчика кофе.
Когда мы снова трогаемся, Бет ворочается и открывает глаза, подслеповато щурясь вокруг и пытаясь рассмотреть что-нибудь за окном. Вижу, она хочет сформулировать какой-то вопрос, но ей не слишком-то удается — сказывается действие лекарства.
— Мы на четвертой автостраде, ведущей в Южный Уэльс, — оживленно поясняю я. — Направляемся в Корнуолл. А к берегам Гданьского залива пристало десять тысяч маленьких телевизоров-губок.
Наверное, для начала это слишком. Я ее не виню. Такого никто бы не выдержал. Бет опускает голову на подголовник, потом снова ее поднимает и хрипло, еле ворочая языком, спрашивает:
— Зачем в Корнуолл?
— Тебе надо развеяться. Да и мне отдых не помешает.
Тут она окончательно просыпается и широко открывает глаза.
— Но…
— Выпей кофе, — говорю я, указывая на приборную доску, где дымятся два горячих стаканчика.
— Нет, у меня назначены встречи. Мне надо… Что у нас сегодня?
— Понедельник.
— Господи! Вечером у меня показ, и надо еще выяснить, как дела с прослушиванием для фильма… Мой агент ради него с ног сбился, не могу же я взять и… Просто невероятно.
— Дорогая, мне очень жаль, но тебе все равно пришлось бы отложить планы. — Сам удивляюсь своей непреклонности. — Или ты думаешь, капелька тонального крема скроет такое?
Она откидывает козырек на пассажирском месте и долго глядит на себя в зеркало. Наконец убирает козырек и молча о чем-то думает.
Я наклоняюсь к двери, достаю из кармана мобильный телефон и протягиваю попутчице. Бет понимает намек и начинает набирать номер.
— И все-таки мне непонятно, почему нам надо непременно ехать в Корнуолл. Именно в Корнуолл.
— Там оловянные рудники, — говорю я. — Пирожки, селедка и всякая всячина.
На том конце линии поднимают трубку, и Бет принимается объяснять своему менеджеру или агенту, как там называют этого никчемного горемыку, что прошлой ночью ее избили. Нет, о том, чтобы появиться на работе в таком состоянии, не может быть и речи — как минимум неделю. Сидит в такси, едет в больницу показаться врачу — убедиться, что нет переломов. Слышите шум? (Умная девочка, за словом в карман не полезет.) Никчемный горемыка сочувственно кудахчет и желает любимой клиентке скорейшего выздоровления. Бет дает «отбой».
— Готово, — говорит она. — А сам звонить будешь?
Я качаю головой.
— У меня с этим проблем нет — один из плюсов вольной жизни. Захотелось в Корнуолл — пожалуйста, гони себе за милую душу. Кстати, если хочешь знать, лично я ни единому твоему слову не верю.
— В смысле?
— «Я почти ничего не видела», «наверное, они напали сзади…» Врать подучись. — Молчу, даю ей время спокойно закурить сигаретку, пока в машине повисает напряженная тишина. Наконец я осмеливаюсь ее прервать: — Так могу я узнать, что же на самом деле случилось?
— Я сказала: не знаю.
Снова молчание. Я гляжу на Бет, точно следователь на допросе — с явным недоверием. Потом пробую еще один профессиональный прием: ошеломить подозреваемого неожиданным вопросом.
— Где ты берешь наркотики? И что ты делала посреди ночи в забытом богом Шёпердз-Буш?
Мне показалось, будто Бет судорожно вздохнула и замерла. Дышит тихо, почти неслышно.
— Не знаю, — сбивчиво объясняет она. — Я совсем не помню. — Замолкает и, уронив голову на грудь, заслоняется локтем, точно от яркого солнца. Потом опускает руку и, снова облокотившись на спинку, откидывает с лица волосы. Теперь ее плечи расслаблены, она несколько раз неторопливо затягивается сигаретой, поворачивается ко мне, точно желает что-то сказать, но, передумав, отворачивается и опять вздыхает.
— Ладно, это мой поставщик, Стэн. Доволен?
— А за что, интересно? Заплатить не смогла? Опомнись, милочка, ты же у нас новая девушка «Аманьюна».
Бет отвечает на мой сарказм ледяным презрительным молчанием.
Пусть и уличил ее, а легче мне не стало: не отыгрался я на ее унижении — просто понял, что все гораздо сложнее, чем я подозревал. Где-то с час мы едем молча, как вдруг Бет подает голос:
— Мне надо в туалет.
— Остановлю на ближайшей заправке.
— А поскорее нельзя? Не могу больше терпеть.
Требует в приказном порядке — попробуй ослушайся.
Эта штучка привыкла к первоклассному обслуживанию, у нее дорогая страховка и низкий уровень надежности, а каждые три тысячи миль необходимо перебирать коробку.
На следующей развязке включаю сигнал поворота, съезжаю налево и, сделав петлю назад над шоссе в Малмесбери, сворачиваю на маленькую, уходящую на запад проселочную дорогу. Проехав чуть вперед, притормаживаю у небольшой рощицы. Выхожу из машины, открываю багажник и достаю джинсы Кэт, одну из своих рубашек и джемпер.
Захлопнув багажник, вижу перед собой дрожащую от холода Бет в нижнем белье и тяжелых ботинках. Молча протягиваю ей одежду. Рубашку она надевает тут же, натягивает через голову джемпер и, зажав джинсы под мышкой, удаляется в заросли. Рубашка и джемпер ей по бедра, и смотрится она что надо: настоящая нечесаная бродяжка, этакий цыганский оборвыш. Невероятно — как она умудряется быть такой притягательной в столь страшном убранстве? Ни дать ни взять молодая лань: ступает с грацией, аккуратно выбирая дорогу между кустов папоротника и куманики, высоко поднимает коленки и скоро исчезает среди деревьев.
Возвращается моя ненаглядная уже в полном облачении. Джинсы ей коротковаты, и над ботинками белеет голая лодыжка — настоящая беспризорница. Мало того что брюки коротки, так они еще и упасть вот-вот готовы. И вот представьте: идет моя Бет — одной рукой придерживает на поясе штаны, другой — волосы, чтобы на лоб не падали, и дрожит, как осиновый лист на ветру, — бедолага. Пришла, стоит у дверцы — хочется небось в тепло-то, сиротка ты нечесаная…
Бет забирается в машину и заворачивается в одеяло.
— Ну и холодрыга же там, — бормочет она, стуча зубами.
— Поедим — сразу согреешься.
— Что, здесь? Соломы, что ли, пожуем?
