я решил свести счеты с жизнью, что вы! Просто навалилась какая-то рассеянность. Разум притупился настолько, что забыл о своей прямой обязанности заботиться о выживании и самосохранении, и парит где- то далеко. И мне хорошо известно где.
Еще я помню свой последний кошмар — типичный образчик многочисленных терзающих меня в последнее время дурных сновидений: Бет берет меня за руку, нежно-нежно смотрит в глаза и говорит: «А теперь тебе будет больно» — и вонзает в мою побагровевшую безвольную ладонь большой кухонный нож. Медленно-медленно, миллиметр за миллиметром.
Похоже, самое время просить Клайва об одной услуге. Не хочу, чтобы Майлз узнал о нас с Бет. То есть, с одной стороны, хочу, конечно, но если она твердо решила с ним остаться, тогда, думаю, лучше принять меры, чтобы тайна случайно не выплыла.
Господи, да я, наверное, святой.
Так, значит, Бет была в Эдинбурге. А я оставался в городе.
— Алло? — отвечает ледяной голос.
— Привет, Эмма. Клайв дома?
— Здравствуй, Дэниел, как поживаешь?
— О, все прекрасно. А ты как?
— Очень хорошо, спасибо.
— Ну и отлично. И все же — где Клайв?
Чудовищная пауза, так молчать умеет только Эмма. Думаю, подобную тишину можно услышать разве что в Антарктике, когда наступает временное затишье между снежными бурями. Наконец она говорит: «Минуточку», — и кладет телефонную трубку на стол, и уже в самом звуке — точном, аккуратном «цок» стерильно белого пластика по дубовому столу — чувствуется размеренная рука пунктуальной хозяйки дома.
Ожидание затягивается.
Я напрягаю слух, стараясь расслышать происходящий на заднем плане разговор, и кажется, временами до меня доносится скрипучий шепот Эммы, будто кошка скребется в заледеневшее окно. К телефону подходит Клайв.
— Как провел выходные?
— О, прекрасно, в субботу сходили с Эммой в ресторанчик. Хорошо посидели, тихо — ну, ты знаешь.
— И она, полагаю, заплатила.
— Что?
— Да нет, ничего, пошутил.
— Ах да. Вообще-то платила и вправду она.
Такого я не ожидал. Бывает, сложится о человеке нелестное мнение, а потом кто-то возьмет и нагло его развеет. И тогда чувствуешь себя кошмарно — будто тебе в лицо тычут, указывая, какой ты предвзятый, несправедливый и, что самое главное, пристрастный человек.
— Значит, в субботу вас с Эммой не было дома?
— Э-э… Ну да.
— Клайв, я не слишком обременю тебя, если попрошу об одной услуге?
— Какой услуге?
Потребовалось же ему переспрашивать, да еще с таким явным испугом, — верный способ привлечь к нашему и без того непростому разговору дотошное внимание Эммы. Уже представляю ее: сидит в гостиной, двери которой выходят как раз в коридор, с последним номером «Харперз» [37] на коленях, неторопливо листает страницы и, элегантно положив ногу на ногу, размышляет, хорошо ли сочетаются ее кремовые колготки с этой миленькой юбочкой. Листая журнальчик, она навостряет уши, а те сами собой обретают самостоятельность, пускаются в рост, и вот на голове у нее уже красуются роскошные органы слуха, гибкостью и длиной не уступающие узким ломтикам итальянской ветчины. Вот уши спускаются с дивана и змеятся по дубовому паркету, заворачивают в холл и устраиваются в уголочке, чтобы лучше слышать, что там говорит Клайв этому своему приятелю-идиоту Дэниелу. Только не подумайте, будто Эмма шпионит за нашим достопочтенным. Нет, что вы, нет! Она очень ценит его самостоятельность. (Как, впрочем, и свою.) Они взрослые люди, которые способны поддерживать прекрасные отношения, основанные на взаимопомощи и взаимодоверии. Вмешательство в сокровенные мысли партнера немыслимо. Отслеживать и пытаться контролировать развитие особой индивидуальности друг друга — грубейшая ошибка. Нет-нет, у Эммы ни малейшего желания заниматься подобными вещами. Лишь любовь и забота побуждают ее беспокоиться о Клайве, и исключительно поэтому ее уши вырастают до чудовищных размеров, подслушивая телефонные разговоры. Бедняжка Клайв, он так внушаем и доверчив, милый наивный мальчик; за ним надо присматривать, чтобы не попал по доброте душевной в какую-нибудь неприятную историю, и защищать от таких людей, как Дэниел, с которым он по какой-то необъяснимой причине все еще поддерживает отношения. А то, что они дружат со школьной скамьи, никоим образом не является для Эммы аргументом. Как только Клайв оказывается рядом с Дэниелом, он начинает шалить и вести себя как мальчишка, а есть ли на свете что-нибудь страшнее! Дружок его беспрестанно строит глупые рожи, отпускает плоские шуточки, да и вообще ведет себя так, словно сама жизнь — одна большая хохма, не заслуживающая особенного внимания. Скажите на милость, что же тогда достойно внимания? Этот безумец побуждает Клайва к безрассудствам. А еще у Эммы имеются самые веские основания полагать, что они бросают деньги на ветер, напиваются и суют монеты в эти глупейшие автоматы с вишенками. Покажите мне такого счастливца, который хоть раз выиграл. Крайне неосмотрительное поведение.
Но, как бы мне ни было неприятно, звоню я по делу, и пора переходить к главному вопросу повестки дня: просить Клайва о малюсенькой услуге.
— А что надо сделать? — интересуется мой дружок.
— Да чепуха, совсем крошечное одолжение. Вполне возможно, тебе и делать-то ничего не придется. Я просто на всякий случай прошу.
— Например?
— Если случится так, что вы встретитесь с Майлзом и он, что, впрочем, маловероятно, спросит, чем я занимался в последнее время…
— А чем ты занимался в последнее время?
Даже не сомневаюсь: уши Эммы учуяли в происходящем разговоре напряженные драматические нотки, просекли мужское двуличие, уловили отчаяние и уже извиваются от праведного негодования, легонько похлопывая по дубовой коридорной обшивке.
— Тс-с, — говорю я, — не ори.
— Что? — шепчет Клайв. — Так что тогда?
— Если все-таки Майлз поинтересуется, ты бы не мог немножко… ну, вроде как разыграть его и сказать, что мы с тобой на этой неделе пару раз сходили в бар, напились вдрызг, а остальное у тебя вылетело из головы.
— О боже, — пугается Клайв. — А если он Эмму спросит?
— Не спросит, — заверяю его с напускной уверенностью. — Не волнуйся.
— Так что же ты на самом деле учудил?
— Мы с Бет ездили в Корнуолл. На всю неделю.
— В Корнуолл? Спали?
— Да, пару раз. Только ты не думай… Я влюблен.
— Осел. Ладно, прикрою тебя.
— А как твоя индианочка?
— И не спрашивай.
Достопочтенный Клайв Спунер.
А после нашего разговора ему предстоит объяснение с Эммой. Представляю себе их диалог.
— Что ему надо? — спрашивает Эмма у ничего не подозревающего о недавних метаморфозах Клайва (уши в мгновение ока сжались до обычных размеров).
— Просто поболтать.
— Вот как? А мне показалось, он хотел чего-то большего.
