— Амрита, — смакует новое имя партнерша по танцу. — Очаровательная девочка. Такое чудо. — Она обводит глазами комнату. — Скорее бы он уже появился, наш Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона. То-то у него будет лицо!
Еще два танца — с Кэт и Амритой, а потом с девушкой, у которой платье цвета моего лица.
— Уф, — говорю я, прокручивая Бет вокруг себя, — что-то здесь жарковато. Да и ты, я смотрю, разгорячилась. Почему не снимаешь перчатки? Боишься, все увидят, что под ними?
Она бросает на меня ненавидящий взгляд и злобно огрызается:
— Не считай себя всезнайкой, Своллоу.
— Больше нечего ответить? Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.
— Вот как? Ну и что скажешь новенького?
Кидаю взгляд на балкон: Майлз уже ушел. Бет вот-вот снова начнет мне выговаривать, а поскольку лучшая защита — нападение, бросаюсь в бой первым:
— Скажу, что лучший способ обезоружить собеседника — это поцелуй. — И в полуобороте целую ее в губы. — И еще скажу, что люблю тебя.
— Сейчас не место и не время, — говорит она и, замерев на месте, отстраняется. — Ты понятия не имеешь, чем для меня может обернуться твоя выходка.
Потом я танцую с очень высокой и худой Вероникой (нос веретеном), а после, чувствуя, что пора немного охладиться, удаляюсь в библиотеку.
Там натыкаюсь на какого-то юнца со свиным рыльцем, который втихомолку угощается прекраснейшими «Монте-Кристо», расправившись уже с целой коробкой. Он поднимает глаза, видит меня и с тупой ухмылкой гнусавит:
— А я… э-э… пришел вот посмотреть, что тут интересненького!
Я холодно его созерцаю и спрашиваю:
— Вам известно, кто я такой?
Он перепуганно вскакивает, захлопывает сигарную коробку и неуклюже шаркает к двери, точно какой-нибудь краб, не забыв зажать в своем свином кулачке с полдюжины чудесных сигар.
Поздравив себя с первым успехом на поприще аристократического лицедейства, я начинаю неторопливо расхаживать по библиотеке, воображая, будто прогуливаюсь по собственным владениям.
Большинство полок заставлены подшивками «Филд» [48], «Блэквудз мэгэзин», «Эдинбург ревью», «Джентльменз Куотерли». Есть здесь и старинные книги, которые, похоже, никто не трогал (и не смахивал пыль) уже десятки лет. Только они стоят на самых нижних стеллажах в углу, куда проникает мало света, поэтому я присаживаюсь на корточки и исчезаю за диваном. Интересно, кто-нибудь заметит, если я на пару дюймов сдвину корешки?
Только я опустился на корточки — дверь открывается, и входят какие-то люди. Видеть я их не вижу, а вот слышно неплохо: будто целующаяся пара. Кто бы это мог быть? Похоже, наклевывается что-то интересненькое.
Причем милуются ребята отчаянно. Слов не разобрать — одни звериные рыки, вздохи и ни на что не похожие восклицания. Того и гляди рухнут на диван и, засучив рукава, примутся за дело. А я сижу здесь, зажатый между стеллажами и спинкой, как лимон или, еще хуже, как Хью Грант в фильме «Четыре свадьбы и одни похороны». Сейчас раздастся оглушительный стук, и Саймон Кэллоу рухнет замертво от сердечного приступа.
И тут я узнаю голос девушки. Бет. Вот похотливая мерзавка. Дом битком набит гостями, где-то рядом бродят ее постоянный сожитель и ее бывший любовник, а она все равно не может отказаться от соблазна потискаться с первым попавшимся проходимцем в килте. А может, и не только потискаться. Меня так и плющит от ревности — поразительно, какая наглость. И еще мучит вопрос: имею ли я какое-нибудь право вмешаться?
— Нет, нет, — выдыхает она. И мне приходит на ум, что этот кретин решил зайти дальше, чем она собиралась. Тогда зачем же было прятаться с ним в библиотеке?
Я осторожно выглядываю из-за уголка дивана.
Это совсем не похоже на сцену из «Четырех свадеб». И партнер моей возлюбленной вовсе не какой- нибудь проходимец в килте. Это Майлз. Майлз вместе с Бет. И если ей нравится то, как он демонстрирует свою привязанность, тогда она гораздо сильнее испорчена, чем я думал. Он с силой прижал ее к книжным полкам. Одной рукой сорвал с плеча платье, и даже с моего наблюдательного пункта хорошо видно, что ее кожа вся покрыта синяками. Длинные перчатки повисли на запястьях, и я вижу подобные же отметины на руках. Значит, игла тут совсем ни при чем. У Бет течет кровь изо рта и носа, а он все бьет ее кулаком, без замаха, но сильными тычками. Потом рывком раздвигает ей ноги своим накачанным бедром, приподнимает над полом, левой рукой нашаривает подол ее юбки и резко дергает за него. А после, чтобы поучить негодницу уму-разуму, хватает обеими руками за шею и начинает душить.
За три секунды и восемь шагов я оказываюсь рядом, весь в ледяной испарине, мозг все просчитал и продумал без моего вмешательства: теперь я понимаю, что происходит, и мне очень страшно. Причем не только за нас с Бет.
Она крепко прижата к стеллажам, глаза закрыты, и багровое от ярости лицо Майлза почти касается ее щеки. Он сжимает руками ее шею, а сам что-то говорит — тихо, еле слышно рычит, — я даже разобрать не могу что, да и не хочу. Вполне возможно, он учит бедолагу, что нельзя быть такой распутной и удирать на вечеринках с кем попало. Только какое-то страшное предчувствие подсказывает мне, что на самом деле, медленно убивая ее, он говорит: «Прости меня, Бет. Я так люблю тебя, я просто не могу без тебя жить. Моя милая малютка Бет». Пусть, не хочу этого знать.
Ладони Бет вяло висят на его руках. Я подхожу к Майлзу сзади и беру его шею в замок, обхватив правой рукой и крепко сжимая свое запястье левой, — и с силой тяну на себя. Он тут же отпускает Бет, и та падает на колени, тихо покашливая. Мы с Майлзом заваливаемся назад, и он с силой лягает меня по стопе. Искры из глаз посыпались! Никогда в жизни мне не было так больно. Сознание помутилось, и я будто сквозь дымку чувствую, как мокнет носок, пропитываясь кровью из раздробленных пальцев. Только сейчас мне на это наплевать. У меня лишь одно желание: чтобы боль ушла. Потому что, если несколько секунд назад мои силы здорово подкрепляла ярость, теперь решимость будто испарилась, стало тяжело сосредоточиться, и мною овладело одно желание — забраться под одеяло. Я трус, да?
Хорошо хоть боль не усиливается. Я бы, конечно, предпочел, чтобы здоровяк вообще перестал меня бить, но по крайней мере я не так ощущаю побитые места. Видимо, организм уже достиг болевого порога, и теперь тяжелая волна просто растеклась по телу, равномерно распределяясь. Язык и губы сильно кровоточат в тех местах, куда он меня ударил, но свербит почему-то в челюсти. А вот удар в живот не столько болезнен, сколько причиняет массу физических неудобств: такое чувство, будто внутренности скрутили и несколько дней сбивали, как тесто, и теперь меня нужно натянуть на какую-нибудь прямую дыбу, чтобы распутать. А потом я неожиданно оказываюсь на коленях возле старого кресла и вдыхаю такой успокаивающий запах кожи, которая приятно холодит мою мокрую щеку. Опираюсь о пол рукой, а сам спиной чувствую Майлза, он стоит в паре шагов от меня и примеривается, как бы посильнее пнуть в лицо или живот, чтобы на этот раз уж точно искалечить. Жаль, Амриты тут нет с ее тайваньским кикбоксингом — она бы быстро с ним разобралась.
— Стоп, — говорит Оливия. Да, так просто: «стоп».
Майлз замирает.
Леди Крэйгмур подходит к нам, берет меня за руку и поднимает на ноги. Я бы предпочел лежать, если честно. Но что поделать, покачиваясь, точно пьяный, встаю — невежливо отталкивать протянутую руку хозяйки дома. И еще почему-то я боюсь открыть глаза. Конченый трус, согласен.
— Прочь из моего дома, — говорит Оливия. — И больше никогда не показывайтесь в этих стенах.
Несколько секунд пропитанного ненавистью молчания, и я слышу шаги Майлза по паркету библиотеки, затем хлопок двери.
Открываю глаза — по крайней мере тот, что открывается. Оливия отпускает мою руку и направляется к Бет помочь ей подняться.
— Извините, — начинает оправдываться Бет. — Я все объясню.
— Ничего не желаю слышать.
