Из задних рядов слышится глухой сдавленный стон, на который никто не обращает внимания.
— И, наконец, я с огромным удовольствием представляю вам новую подругу моего третьего сына, Клайва: принцессу Амриту!
Амрита с очаровательной застенчивостью делает элегантный реверанс, неудачным образом изгаженный громогласным выкриком из-за спины Оливии: «Да она же черная!»
Мы оборачиваемся и видим, как седьмой барон Крэйгмур, четырнадцатый Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона, хватается за грудь и опускается на пол в глубоком обмороке.
А затем следует захватывающий перелет на вертолете «скорой помощи» над укрытыми снегом формациями дымчато-бурой разновидности кварца. Лорд Крэйгмур лежит с синим лицом под кислородной маской, а Оливия изо всех сил флиртует с темноглазым нежноголосым врачом. Она настаивает, чтобы я тоже летел — провериться, нет ли переломов.
Как выясняется, я действительно разжился переломами — вернее, для меня постарался Майлз. Дежурный врач утомленно рассматривает мои размозженные пальцы, бурые от запекшейся крови, и в его усталых, обведенных темными кругами глазах читается апатичное недоумение.
— И что вы хотите? — спрашивает он. — Мы не ставим таких мелких шин. Люди то и дело ломают пальцы: кто о мебель споткнется, кому бывший лучший друг отдавит. И ничем тут не поможешь — заживут до свадьбы. А пока ноге нужен покой.
А вот лорду Крэйгмуру придется задержаться в больнице подольше: ему очень нездоровится.
В замок я возвращаюсь на такси — долгая, нудная поездка. А по прибытии становится ясно, что вечеринка закончена. Наверное, не слишком вежливо продолжать отплясывать, когда хозяин дома лежит с обширным инфарктом из-за того, что его первенец оказался недолжным образом ориентирован, а третий сын вступил в плотские отношения с чернокожей.
Клайв угощает всех чаем, и мы разбредаемся по спальням. На лестничной площадке я спрашиваю Бет, видит ли она что-нибудь. Качает головой.
— Нет ее, — говорит, — исчезла.
Луна зашла. Бухта и горы — сплошная чернота. Мы стоим рядом у окна и дрожим от холода, виски, пережитого потрясения и не знаю чего еще.
Наконец я кладу руку Бет на плечо.
— Пошли. Ни за что на свете не стану спать один после такой ночки.
Большая кровать по-прежнему холодна. Но уже не настолько.
Бет почти спит, но я не могу справиться с искушением задать бесконечно тревожащий меня вопрос. Приподнимаюсь на локте и гляжу ей в лицо — такое детское и невыразительное, какое бывает у всех во сне.
— Что ты подумала, когда впервые меня увидела?
— М-м? — Она поворачивается, но глаз не открывает. Затем говорит: — Я сразу поняла, что не безразлична тебе. — И, когда я начинаю самодовольно улыбаться в темноте, добавляет: — Всегда знала, что беспокойства от тебя будет порядком, зато ты станешь краеугольным камнем в моей судьбе.
Ах.
— Как песчинка в раковине?
— Не преувеличивай. — Бет открывает глаза. — Ты смешной, забавный, очаровательный и прочее. Но мне все это уже попадалось, и далеко никогда не заходило. — Она думает. — Ты был растерян и беспомощен, хотя и не как маленький мальчик. И в конце концов я поняла — у нас с тобой совпадают взгляды на многие вещи. Меня даже разозлило, что твой любимый фильм «Добрые сердца и диадемы», потому что он у меня второй или третий среди особенно нравящихся. И еще ты вроде как взрослый. Я не скажу, что ты невероятно зрел для своего возраста, — все в меру. Среди твоих ровесников такое встречается редко. Была в тебе какая-то усталость от жизни. Не наигранная, как у подростков, которые делают вид, будто познали жизнь, а настоящая. Это хорошо. — Она вздыхает. — Думаю, я всегда была к тебе в чем-то неравнодушна.
— А сейчас?
— Я по-прежнему к тебе неравнодушна, — осторожная улыбка, — в чем-то.
Опускаюсь на постель. Проходит довольно долгое время, как вдруг Бет снова шевелится, кладет руку мне на плечо и бормочет:
— И всегда буду.
Воскресенье выдалось странное. Рано утром раздается звонок, и наследникам сообщают, что ночью лорд Крэйгмур ушел в мир иной. Из больницы приезжает Оливия, и каждый понимает, что должен пребывать в глубоком трауре, однако никакой подавленности не чувствует. А у меня вообще такое чувство, будто хозяйка вот-вот прикажет подать на завтрак шампанское.
Гектор теперь новый лорд Крэйгмур и владелец наследного замка. Он преисполнен планов все здесь переоборудовать и устроить лучший в Европе гольф-клуб для гомосексуалистов. С подачи матери он даже предлагает превратить огромные заброшенные парники викторианской эпохи в сауны и парильни.
Наверное, что-нибудь из этого выйдет.
Кэт бросает на меня неоднозначные взгляды. Наконец я решаюсь поинтересоваться, в чем дело.
— Я все никак не могу забыть вчерашнюю шутку Оливии. Будто бы ты в последнее время был кем-то вроде альфонса. Ты не обижайся, но я хочу спросить, это правда?
Я вздыхаю, кладу ложку в тарелку с овсянкой и с одухотворенным лицом, выражающим, как ранят меня подобные нелепые предположения, говорю:
— Кэт, мы ведь давно знакомы. Неужели ты могла такое подумать?
— Вообще-то, — задумчиво протягивает она, — я и сейчас в это верю.
После воскресного ленча мы все набиваемся в микроавтобус и отъезжаем в Лондон. Включая Бет, которая решительно отказывается поселиться у меня и намерена пожить некоторое время у Лесбо-Ливви. На следующей неделе у нее начинаются съемки в низкопробном блокбастере «Без пощады», и ей выделят квартиру в Камберленд-террас. Договор действует на все время съемок, хотя главную героиню пускают в расход в течение первых пяти минут.
Едем неимоверно долго. В голову не приходит забавных историй, чтобы хоть как-нибудь занять время. Я мог бы, конечно, рассказать один интересный случай из жизни, но не хочу, чтобы меня назвали лгуном. И еще не знаю, счастливый ли у моего рассказа конец. А это — как раз то, что нам сейчас так нужно.
Глава 29
Двумя неделями позже: пропитанный солнцем майский день, но на розах в Риджентс-парк лежит снег — искусственный снег.
— Не любопытно на съемки взглянуть? Приходи, — приглашает по телефону Бет. — Только близко не рассчитывай подобраться, — смеется она. — Сгоришь в лучах моей звездной славы.
— Ну-ну.
— Шучу. Тебя не пустят без пропуска. Но хотя бы издали полюбуешься.
— Как ты любезна. Спасибо.
И вот я на месте, вращаюсь по периферии всего этого действа, как рассеянный электрон, пока банды пузатых и бородатых здоровяков в футболках и бейсболках, усердно ругаясь, тягают ящики с оборудованием, ассистентки и помощницы жмут кнопочки своих сотовых телефонов и безрадостно щебечут друг с другом, а режиссер (тоже пузатый, бородатый и так далее) горланит на всех в мегафон.
Ах старые добрые времена!
Немного погодя мне надоедает все это зрелище, и я стараюсь проскользнуть мимо охраны, но не тут- то было. Тогда я нарочито ухожу, заворачиваю за угол к Камберлендским воротам и, когда охранник, патрулирующий эту сторону, отворачивается, одним махом перескакиваю через забор и, затаив дыхание от боли, приземляюсь на больные пальцы — как все-таки долго заживают, мерзавцы! — прокрадываюсь обратно и отыскиваю Бет.
